Как и все в местном клубе Уэствуда, в конце «Истории моей жизни» Касси рыдала. Было совершенно ясно, почему Алекс был номинирован на «Оскара» за лучшую режиссуру, хотя номинация «Лучший актер» вызвала горячие споры: почему признание получил Алекс, а не Джек Грин, маститый актер, сыгравший его отца? Джека номинировали на «Лучшего актера второго плана», но все могло случиться иначе. Букмекеры Лос-Анджелеса предвещали, что Алекс — фаворит в своих двух категориях, а Джек в своей — может ждать премию до бесконечности, и картина получит «Оскара» за «Лучший фильм».
Многие старики после фильма покинули кинозал — они изначально пришли посмотреть фильм, о котором было столько разговоров. Но Касси из кинотеатра невозможно было вытянуть. Она осознавала, что пришла на фестиваль, в основном чтобы посмотреть «Антония и Клеопатру» — эпическую драму, в которой Алекс снялся сразу после их свадьбы.
На экране под печальный звук ситара появились титры. Касси распустила волосы, собранные в хвост, и они волной упали на спинку кресла. Она закрыла глаза как раз в тот момент, когда Алекс произнес первую реплику, и заставила себя вспомнить.
Тогда она впервые поняла, что Алекс не тот человек, за которого она выходила замуж. Он вернулся из конторы Герба Сильвера, сжимая в руках сценарий. Она работала в своей лаборатории, устроенной прямо в доме, изучая маршрут предстоящей поездки в Танзанию, когда Алекс ввалился туда и уселся перед ней.
— Вот роль, — сказал он, — для которой я создан.
Позже Касси задумалась о его словах. Было бы логичнее сказать: «Вот роль, написанная специально для меня», а не наоборот. Но в ту минуту, когда Алекс впервые познакомился со сценарием, его, как и Антония, охватила мания величия.
Он легко запоминал роль, слова слетали с его губ с первого прочтения. Касси было известно, что Алекс обладает фотографической памятью, но она ни разу не видела, чтобы он открывал сценарий.
— Я Антоний, — просто пояснил он, и у нее не было основания ему не верить.
Он не значился в списке претендентов на эту роль. Его кандидатуру даже не рассматривали, пока он не попросил Герба предложить его на роль Антония. Касси знала, что он очень нервничал. В то утро, когда были назначены пробы у ассистента режиссера, отвечающего за подбор актеров, она попросила повариху уйти и сама приготовила Алексу омлет. Добавила в него перец, ветчину, лук, сыр чеддер и «Колби» с паприкой.
— Твой любимый, — улыбнулась она, ставя перед ним тарелку. — На удачу.
В другой день он поднял бы глаза, обхватил ее за талию и усадил себе на колени, чтобы поцеловать. Или предложил бы разделить с ним завтрак и покормил ее из своей тарелки. Но в то утро его глаза потемнели, как будто он проглотил что-то ужасное, а теперь это «что-то» сжигает его изнутри. Он смахнул тарелку со стола, даже не взглянув, как она разбилась о бледный с мраморными прожилками пол.
— Принеси виноград, — прошептал он с акцентом. — Сливы и засахаренные фрукты. Амброзию. — Алекс отвернулся от застывшей Касси и поверх стола вперил взгляд во что-то, чего она не видела. — Неси угощение богу! — велел он.
Касси убежала от стола. Из спальни она позвонила в университет и сказалась больной, искренне веря, что ее вот-вот вырвет. Она слышала, как за Алексом заехал Джон. Когда за ними захлопнулась дверь, она свернулась клубочком на постели и попыталась сделаться такой маленькой, какой только возможно.
Алекс вернулся домой уже после ужина. Касси не выходила из спальни, сидела у окна и наблюдала, как горизонт заглатывает солнце. Она, непреклонная, продолжала сидеть спиной к двери, ожидая извинений, когда муж вошел в комнату.
Он молчал. Опустился у нее за спиной на колени, провел пальцами по щеке, шее, нежно погладил. Потом прошелся губами по дорожке, уже намеченной руками, а когда приподнял подбородок Касси и поцеловал, она не устояла.
Он любил ее неистово, как никогда раньше. Он был груб с ней — она даже начала кричать, а потом так нежен, что ей пришлось прижать его ладони к своему телу, моля о продолжении. Это был не акт страсти, а акт обладания, и каждый раз, когда Касси пыталась отодвинуться от возбужденного Алекса, он все крепче и крепче прижимал ее к себе. Он сдерживался, пока не почувствовал, что она заключила его в объятия, а потом толкнул на кровать и прошептал на ушко:
— Ты знала, как сильна ты надо мной[9].
Когда Алекс заснул и его дыхание стало размеренным, Касси выскользнула из постели и подняла рукопись, которую он уронил у окна. Пошла в ванную, села на крышку унитаза и на несколько часов погрузилась в пьесу, которую последний раз читала еще в старших классах. Она плакала, когда Антоний, влюбленный в Клеопатру, ради восстановления мира женился на Октавии. Вслух шепотом прочла сцену, когда Антоний, в конечном счете осознавший, что Клеопатра его не предавала, умолял стражу пронзить его собственным мечом. Она закрыла глаза и представила Антония, умирающего на руках у Клеопатры, и Клеопатру, укушенную змеей. В третьем акте она нашла то, что искала: фразу, которую прошептал Алекс, когда разжались объятия и наступила тишина. Но любил ее не Алекс. Ее касался, обладал ею, входил в нее Антоний.
Сидящая слева от Касси женщина закашлялась, и Касси открыла глаза. И тут же поняла, что пропустила почти весь фильм. Алекса больше не было на экране. Актриса, стоящая напротив него, очень красивая женщина, другими талантами не блиставшая, воспевала хвалу Антонию. Касси шептала слова вместе с ней: «Ногами переступал он океан. Рукой он накрывал вселенную, как шлемом. Казался голос музыкою сфер». Для Алекса эта роль была ролью его жизни, ролью, которая открыла Голливуду глаза на то, что он актер, способный сделать что угодно, даже продать золото самому Мидасу. А чему удивляться? «Человек, который правил миром. Честолюбию которого нет равных». Между Алексом и Антонием было так много общего, что трудно понять, а играет ли он вообще.
Ей хотелось увидеть его. Не того, на экране, облаченного в образ главного героя, наполненного его мыслями и поступками, а настоящего. Она хотела поговорить с человеком, который признался, что украдет ее, если она не выйдет за него замуж. С мужчиной, чью ямочку унаследуют ее дети. С человеком, который купил ей древний череп и пластилин. Ей хотелось стоять посреди болот Шотландии, в его объятиях, и чтобы их пульсы медленно бились в унисон.
Не дождавшись окончания фильма, она запахнула поплотнее рубашку Алекса и направилась по проходу амфитеатра. Она встретит его после посещения больницы, они вместе поедут в Бель-Эйр, и она расскажет ему о сорока двух пожилых горожанах, которые сегодня утром пришли посмотреть его фильмы. Он поцелует ее в теплую, нагретую солнцем макушку, а она обопрется об него, позволив всему заднему сиденью наполниться чудом, которым является их пара.
Слова Клеопатры струились за ней, как свадебная фата, когда она вышла во влажный день. «Скажи, был или мыслим кто-нибудь на свете, как человек, который снился мне?»
Глава 9
Микаэла Сноу, рекламный агент Алекса, специалист по связям с общественностью, встретила его на стоянке у больницы.
— Алекс, Алекс, Алекс… — попеняла она, обнимая его за шею. И ее слова, казалось, двигались в собственном ритме. — Если бы я тебя не любила, давно бы убила.
Алекс поцеловал ее в щеку и обнял крепко, как только смог: она весила намного больше его, и ему не хватало рук, чтобы обхватить ее вокруг талии.
— Ты любишь меня только потому, что зарабатываешь на мне много денег, — сказал он.
— Задал ты мне задачку, — призналась она, щелкнула пальцами, и из кузова ее грузовичка выбрался невысокий худощавый мужчина. В одной руке у него были зажаты три расчески, а в другой пудреница. — Это Флобер Халлоран, — представила его Микаэла, — визажист.
