скрывали облака, и звезд на небе не было видно.
Ребекка весь день вела себя тихо, отодвинутая в сторону Брэнуэллом, но Дафна ощущала ее, гневную и отвергнутую, где-то там, в темноте, на опушке леса, — темный силуэт на фоне шуршащих листьев и бледных, молящих о чем-то ветвей буков.
— Не сердись, — сказала Дафна тихо.
Ребекке придется подождать, как, впрочем, и Брэнуэллу, книгу о нем необходимо отложить на какое- то время. Интересно, как они с Ребеккой повлияют друг на друга, пересекутся ли их пути на поросшей лесом земле Менабилли? Дафна рассмеялась и внезапно ощутила прилив эйфории. Больше не будет никаких уверток и выдумок: необходимо заставить Томми понять правду об их браке, о прошлых и нынешних горестях, — тогда и будущее наконец прояснится.
Менабилли,
Пар,
Корнуолл
Дорогой мистер Симингтон!
Огромное Вам спасибо за чрезвычайно интересное письмо и за две книги, присланные Вами. Я счастлива, что имею возможность пополнить ими свою библиотеку, и вкладываю чек на четыре фунта, как вы и просили. Вы, конечно, понимаете: я тщательно изучила то, что вы прислали. Некоторые моменты ставят меня в тупик.
«А уставшие отдыхают» кажется несколько бессвязным сочинением, и хотя принято считать, что оно написано осенью 1845 года после возвращения Брэнуэлла из Торп-Грина, некоторые куски кажутся мне близкими к более ранним фрагментам юношеских ангрианских историй. Я очень высоко ценю Ваше мнение по этому поводу, ведь Вы трудились над юношескими работами детей Бронте больше, чем кто-либо еще, и поэтому я отношусь к Вашим суждениям как к наиболее авторитетным и заслуживающим доверия, по крайней мере среди живущих. (Ах, если бы мертвые умели говорить и помогли нам раскрыть эту тайну…)
Откровенно говоря, мне кажется, все прочие исследователи творчества Бронте настолько влюблены в Шарлотту и Эмили, что им хочется верить: Брэнуэлл так и не написал ничего достойного внимания. И все же, когда изучаешь менее известные рассказы и стихотворения, вошедшие в том «Разное» издания «Шекспир-хед», некоторые из них, хоть и приписываются Эмили, кажутся по стилю и содержанию скорее принадлежащими Брэнуэллу. Конечно, если кто-нибудь осмелится предположить нечто подобное, раздадутся вопли негодования! Но я задаю себе вопрос: не сотрудничали ли Эмили и Брэнуэлл гораздо более тесно, чем принято считать, особенно с 1837 по 1839 год, когда проводили наедине много времени — ведь Шарлотта и Энн тогда не жили в Хоуорте? Без сомнения, у них случались переклички сюжетов и персонажей, когда они придумывали истории Гондала и Ангрии, а возможно, и в более поздних стихах и рассказах.
Что же касается Ваших интригующих упоминаний о подделках подписей на рукописях Брэнуэлла, я, конечно же, сохраню это в тайне — заверяю Вас, Вы можете положиться на мою осмотрительность. Но я забегаю вперед в своих мыслях и гадаю, не сможете ли Вы рассказать мне что-нибудь еще о рукописях, подписи на которых были подделаны? Вероятно, юношеские автографы Брэнуэлла было бы выгодно продать за хорошую цену какому-нибудь богатому коллекционеру в Соединенных Штатах, особенно если на них подписи Шарлотты или Эмили?
Конечно, это нахальство с моей стороны — задавать так много вопросов, но Вы единственный человек, с которым я могу этим поделиться. Я все думаю, как Вы посмотрите на то, чтобы продать мне еще какие-нибудь книги или рукописи из Вашей чудесной библиотеки произведений детей Бронте? Я живу далеко от Хоуорта и не могу ездить туда так часто, как мне бы этого хотелось, а домашние обязанности держат меня в Менабилли, поэтому я вынуждена рассчитывать лишь на ту литературу о Бронте, которую удастся взять в Лондонской библиотеке[14].
Кстати, доводилось ли Вам встречаться с вдовой покойного Клемента Шортера? Она вновь вышла замуж, живет в Корнуолле и зовется миссис Лонг. Я заходила к ней в этом году, чтобы спросить, не принадлежат ли ей до сих пор какие-нибудь письма семейства Бронте. Она отвечала очень уклончиво, не сказав определенно «да» или «нет». Меня чрезвычайно занимает вопрос, не спрятаны ли у нее на чердаке какие-нибудь сокровища. На днях должна быть представлена публике рукопись «Грозового перевала». Вообразите, сколько новой пищи для размышлений она может дать!
Извините за длинное письмо. С нетерпением буду ждать вестей от Вас.
Искренне Ваша,
Глава 5
Беатрис уехала навестить подругу в Лидсе, ее не будет до самого вечера.
— В этом доме тихо, как в могиле, — сказала она перед отъездом, глядя на мужа с осуждением.
Она не называла его Алексом, именем, к которому он привык с детства, никто уже давно его так не называет, вдруг осознал он, даже он сам себя, кроме тех редких случаев, когда подписывает свои частные письма, вроде того, что было отправлено Дафне Дюморье. Если ему надо было мысленно обратиться к самому себе (а такая потребность иногда возникала в тиши его кабинета), он использовал свою фамилию. «За работу, Симингтон, за работу», — говорил он себе, бывало, и звучало это отчасти ворчливо, отчасти ободряюще.
Беатрис сегодня, как, впрочем, и вчера, казалось, была раздражена на него: причиной тому — дополнительная домашняя работа, которую ей приходилось выполнять из-за недостаточного количества прислуги, не говоря уже о прочих навязанных Симингтоном мерах экономии, но, возможно, отчасти и его нежелание обсуждать с ней переписку с Дафной Дюморье. Он, правда, сказал жене в самом начале в нескольких словах, что романистка написала ему письмо, касающееся Брэнуэлла Бронте. Когда нынешним утром пришло второе письмо из Корнуолла, Беатрис, заметив почтовую марку на конверте, вопросительно взглянула на него, но Симингтон молча сунул письмо в карман, где оно и лежало, пока он не очутился под защитой своего запертого на ключ кабинета.
«До чего же она проницательна», — подумал мистер Симингтон, еще раз перечитывая письмо Дафны, — ей удалось уловить то, что он сумел понять отнюдь не сразу, много лет назад: повесть, которую он ей отправил, была не закончена — всего лишь кусочки текста, неумело слепленные вместе сперва Брэнуэллом в тщетном стремлении сформировать из них целый роман, а потом заново смонтированные с тем же успехом Симингтоном, Уайзом и их коллегой (другом Уайза и врагом Симингтона) мистером Клементом Шортером.
И вопросы она задает правильные: не только спрашивает, нельзя ли купить еще какие-нибудь рукописи, но также делает осторожные попытки вызвать его на разговор о Шортере. «Между прочим», — пишет она в последнем абзаце, но Симингтон-то знал: в ее письме вовсе нет ничего случайного, и Дафна, как видно, предприняла весьма серьезные шаги, чтобы разыскать вдову Шортера. Впрочем, эта женщина не выдаст тайн, касающихся ее бывшего мужа и рукописей Бронте… да и умер этот старый мошенник еще в 1926-м, через пару лет после того, как представил Симингтона великому Уайзу.
Симингтон плеснул себе в большой стакан виски из бутылки, которую прятал от Беатрис в запертом ящике письменного стола, и попытался выбрать в море фактов то, что должен объяснить Дафне.
— Факты, надо придерживаться фактов, — пробормотал он.
Но докопаться до сути было так трудно! Он для себя в записной книжке пометил аккуратными большими буквами: «ГДЕ СКРЫТА ПРАВДА». «Похоже на заглавие, — подумал он, — и притом неплохое».
— Приступай к работе, Симингтон, — вновь сказал он вслух, беря лист бумаги со своим именем и
