Он собирался заверить ее в том, что сделает все возможное, но она уже выбежала из комнаты. Ему пришлось крикнуть ей вслед:
– Прощай, леди Сирена.
Спустя несколько часов, получив необходимые инструкции по части смены пеленок и кормления из бутылочки, Ройоль Фергюссон покинул дом Рейчел. Он увез с собой все вещи, принадлежавшие Лавдэй. В доме не осталось никаких ее следов, словно малютка и не была здесь. Рейчел выполнила волю Сирены, и это было для нее главным.
И все же вечером, перед тем, как лечь, она с сожалением оглядела свою комнату, задержав взгляд на том месте, где стояла детская кроватка. Тогда-то она и заметила на полу фотографию. Нагнувшись, чтобы ее поднять, Рейчел решила, что та, видимо, выпала из кармана Ройоля.
На фото были Сирена и Ройоль. И еще одна женщина яркой экзотической красоты с кожей цвета меда, чьи полуприкрытые косящие глаза наводили на мысль, что она накурилась наркотика. Рейчел решила, что снимок сделан на Карибском море.
Сирена на фото смеялась, голова ее была слегка запрокинута. Она выглядела счастливой и расслабленной, а вот Ройоль выглядел иначе. Оживленное лицо с хищным выражением говорило о том, что он наметил себе добычу.
Рейчел отнесла фотографию вниз и сунула в ящик письменного стола, решив отдать ее Сирене при встрече.
И, конечно же, забыла.
Услышав стук в дверь своего номера, Ройоль решил, что пришли за его чемоданами. И очень удивился, увидев в дверях женщину со свертком.
– Вы мистер Фергюссон?
Он кивнул.
– Вам посылка от леди Фрейзер-Уэст.
Заинтригованный Ройоль взял сверток, удивляясь, как Сирене удалось его разыскать. Он осторожно прикрыл дверь, боясь разбудить спящего ребенка. Затем, устроившись на краю кровати, развернул бежевую упаковочную бумагу, под которой находился квадратный футляр для ювелирных украшений. Он был старый, с потертыми краями. Ройоль покрутил его в руках и заметил на дне футляра знак фирмы «Гаррард». Когда он открыл футляр, у него захватило дух.
Внутри лежало ожерелье из бриллиантов и изумрудов. Камни мерцали и переливались на фоне темно-синего бархата. Там же находился конверт, который Ройоль нетерпеливо вскрыл. На вложенной в него записке не было ни адреса, ни даты, ни подписи. Только напечатанный на машинке следующий текст:
КНИГА ВТОРАЯ
1
– Люна, если ты не перестанешь упрямиться, считай, что наш разговор окончен.
Люна молча смотрела, как отец мерил шагами спальню. С трудом сдерживая слезы, она вспоминала, когда в последний раз видела его таким сердитым.
А вспомнив, поежилась. Это было два года назад. Проснувшись от кошмарного сна, она не смогла снова заснуть и тихонько спустилась вниз. Дверь гостиной была слегка приоткрыта. Услышав разгневанный голос отца, она застыла на пороге, с любопытством прислушиваясь. Любопытство сменилось жутким интересом, когда она услышала свое имя. Мать что-то кричала, слов девочка разобрать не могла, в памяти застряло только «дитя любви», часто повторяемое родителями. Заглянув в щель, Люна с ужасом увидела, как отец замахнулся на мать. Она не узнавала его, ей захотелось что есть силы закричать, что-то сделать, чтобы восстановить мир. Вместо этого она тихонько улизнула к себе, но гневный голос отца еще долго звенел в ее ушах…
Люна напряженно всматривалась в лицо остановившегося наконец отца и с облегчением вздохнула, видя, что оно не становится лицом незнакомца, как в ту страшную ночь. Это придало ей уверенности, и тогда она, запрокинув свою хорошенькую головку, заговорила с большим вызовом, чем сама того хотела.
– Я не хочу ехать в школу. Я не хочу покидать дом.
– Люна, Люна, – повторял отец, потрясая руками. – Ну что мне с тобой делать?
– Пожалуйста, разреши мне остаться с тобой, – воскликнула она.
И повернувшись к отцу спиной, решила, что ни за что не уедет с Большого Каймана в частную школу, расположенную где-то в Новой Англии. Для нее это было все равно что отправиться в Сибирь.
У Люны были очень близкие отношения с отцом. Он надышаться на нее не мог – такое отношение воспитывает в ребенке большую самоуверенность. Привыкнув к его снисходительности, избалованная девчонка не сомневалась, что сумеет настоять на своем. Распахнув свои и без того огромные глаза, она заговорила капризным голосом маленькой девочки:
– Папочка, я просто не смогу жить в разлуке с тобой, – и после небольшой заминки прибавила: – И с мамочкой тоже. Я буду страдать.
Ее глаза, немного светлее отцовских – цвета травы после дождя, наливались слезами. Да, дело оказалось много труднее, чем представлял себе Ройоль.
– Мы с мамой решили, что эта школа самая подходящая для тебя. Мне очень жаль, Люна, но решение принято и я ничего не могу изменить.
– Откуда ты знаешь, что она самая подходящая для меня? – повысила дочь голос.
– Да потому, что я твой отец, – выкрикнул он в сердцах, теряя терпение.
Не обращая внимания на его разгневанный тон, Люна осмелилась продолжить спор:
– Разве это дает тебе право делать мне больно?
– Люна, девочка моя, меньше всего на свете я хочу сделать тебе больно. Но ведь ты даже не знаешь, что это за школа. Возможно, тебе там понравится. Они дают прекрасное образование. – Ройоль потер ладонью висок. – Хотел бы я иметь возможность учиться в такой школе, если бы был в твоем возрасте.
– Я все равно не хочу уезжать. Я убегу оттуда. Предупреждаю тебя, папочка.
– Люна, я от своих слов не отступлю. – Отец направился к двери, но на пороге обернулся и произнес тоном, не допускающим дальнейших возражений: – Будем считать, что на этом наша дискуссия закончилась.
Выходя, Ройоль так хлопнул дверью, что та чуть не слетела с петель. Сделав шаг, он остановился, прислушиваясь. Раздавшиеся за дверью рыдания мгновенно ослабили его решимость. Ройоль не просто обожал свою дочь, он не представлял, как сможет перенести разлуку с ней. Ее страдания разрывали его сердце, но он страстно желал, чтобы Люна получила первоклассное образование. У нее была светлая головка, она была наделена исключительными способностями и заслуживала того образования, которое дало бы ей возможность сделать блестящую карьеру.
