хотят.

Эвриклея права, на прокорм женихов пришлось задействовать все ресурсы, теперь все запасы ткани, созданной мастерицами царицы и ею самой, уходили только на оплату провизии для незваных гостей.

— Если так дальше пойдет, они просто сожрут Итаку!

А как прогнать, если все по закону?

— Где ты, Одиссей, Аид тебя возьми?! Рыжий мерзавец, что я должна делать с этой толпой твоих «заместителей»?!

Кормила, поила, развлекала. Они жрали до дурноты, пили до беспамятства, играли в кости и шашки и покидать дворец не собирались. Ответ один: выбирай мужа!

— В своем дворце не хозяйка, ступить некуда, везде эти… уроды спят!

Евпейт потирал руки: долго не выдержит…

Но наступил день, когда пришлось дать ответ на вопрос «когда?!».

— Вот… вот… вот сотку погребальный покров Лаэрту, тогда и решу!

— Лаэрт силен, как бык, хоть и стар, к чему ему покров?!

— Это он на вид крепкий, а вообще-то, стар, как пень оливы… Буду ткать!

Евпейт смеялся:

— Лучшей отговорки придумать не могла. Не бойся, Антиной, пусть ткет. Пенелопа лучшая ткачиха в Элладе, так что работа ненадолго.

Но… творилось что-то непонятное. Пенелопа честно работала, это видели даже женихи, а работа двигалась так медленно, что грозила растянуться на годы.

Евпейт советовал сыну:

— Не теряй времени даром, спаивай женихов, доводи до свинского состояния и старайся, чтобы увидела Пенелопа. Сам не пей ни капли, будь всегда чист, опрятен, красив и весел. Развлекай, но не надоедай, будь приятен в общении, но не назойлив, вежлив и не нагл. В тот день, когда она все же закончит покров, только ты должен остаться на высоте, остальные — выглядеть безобразными пьяницами.

Антиной старался, спаивал, поддразнивал, осторожно затевал свары, оставаясь в стороне, сталкивал женихов между собой. И всегда был предупредителен, вежлив и отменно ухожен, выгодно выделяясь. Мало того, по совету отца он стал играть роль даже защитника царицы от нападок других.

И тут не выдержал, почувствовав себя почти хозяином. Может, если бы он продолжал действовать по подсказке отца, Пенелопа и сдалась бы, но Антиной постепенно превратился в самоуверенного нахала, надменно считающего себя хозяином дворца, Итаки и самой царицы.

Неудивительно, ведь женихи толпились во дворце уже пятый год, а покров Пенелопа ткала целых три, по ночам при крошечной лучине распуская почти все, что сделано за день. И все-таки, как ни тянула, а покров увеличивался в размерах.

Что дальше?

Эвриклея с тревогой наблюдала за царицей. С Пенелопой что-то происходило, и это «что-то» не нравилось старой няньке.

Пенелопа стала каждый день ходить на дальний мыс и подолгу стоять там, глядя в море. Тоскует? Но прошло уже столько лет, можно бы и перестать тосковать. Никто, кроме Пенелопы, не верит, что Одиссей вернется. Телемах вырос без отца, правда, мать сумела ему внушить, что отец есть и рано или поздно приплывет. Хотелось спросить: откуда?

Сама Пенелопа рассказывала сказки, мол, Одиссей был на острове циклопов, победил одного такого, выколов ему единственный глаз осиновым колом, потом жил у волшебницы Цирцеи, которая может превращать людей в животных… а теперь вот далеко у нимфы на краю земли, откуда сам не уплывешь, и пока боги не согласятся вернуть его домой, ничего не получится.

Даже Евмей, слыша такие россказни, фыркал:

— Людей в животных… в свиней с перепою и я превратить могу. Налью неразбавленного побольше, вот тебе и зверь. После одной чаши любой становится храбрым львом, после второй упрямым ослом, а после третьей свинья свиньей.

Но царице не перечил, верит женщина, пусть себе верит.

Пенелопа снова ходила на мыс и стояла, глядя, как с криками носятся чайки.

— Что беспокоит тебя, царица?

— Эвриклея, скоро двадцать лет, ровно двадцать.

— Ты веришь, что вернется?

— Верю.

— Боишься? Чего, ведь ты молода и красива. Боишься, что Одиссей не узнает или сам слишком изменился?

— Нет, не этого.

— А чего же? Боишься, что он тебе не будет нужен?

Если честно, то этого боялась сама Эвриклея, она-то знала цену Пенелопе. Никакие притирания не помогли бы, не будь царица подвижной и умеренной в еде и питье. Она, а не Эвриклея помогла коже остаться молодой. А каков Одиссей? Конечно, он любимец Афины, богине ничего не стоит вернуть своему подопечному молодость и красоту, хотя какую красоту, если Рыжий никогда ею не отличался?

— Нет, не этого я боюсь. Полон двор женихов, каждый из которых так и ждет, чтобы я дала согласие стать его женой. Но им нужна не я сама, а богатая ныне Итака и, как они считают, мое умение договариваться с Афиной. Что будет, когда Одиссей вернется?

— Думаешь, он не поверит в твою верность?

Пенелопа на мгновение замерла, потом невесело рассмеялась:

— Может и не поверить, глядя на эту толпу сумасшедших юнцов. Но то, что они не будут рады появлению моего мужа, несомненно. Когда-то Одиссей дал совет Тиндарею взять с женихов клятву о помощи будущему мужу Елены, каждый надеялся быть выбранным, и все поклялись. Резни удалось избежать. А что теперь? Снова клясться никто не станет, все помнят, что клятва потом привела ахейцев к стенам Трои на многие годы. Значит, будет резня?

Она немного помолчала, вздохнула:

— Хочу, чтобы Одиссей поскорей вернулся, и боюсь этого. Что, если у него не будет нескольких триер и команды гребцов с большим количеством стрел в колчанах и копий в руках? А если и будут, что делать с женихами?

Эвриклея смотрела на Пенелопу и понимала, что та высказала не все. Чего-то она еще боится.

— Совсем скоро двадцать лет. Знаешь, кто может пострадать при бойне первым?

— Ты.

— Нет, Телемах. За себя не боюсь, а за сына очень.

Что могла ответить Эвриклея? Пока ничего.

Пенелопа неслышно скользнула из спальни и дальше из дворца, мысленно ругнувшись по пути: если она могла пройти вот так незаметно, то сможет и кто-то другой…

Но соблюсти порядок в доме при таком количестве незваных гостей было трудно, очень трудно. Гости спали всюду, кроме гинекея, хорошо, что из женской половины есть свой выход и своя лестница, иначе пришлось бы переступать через бесчувственные тела напившихся кандидатов в мужья.

Но эти полутрупики мало волновали Пенелопу, она спешила по своим делам.

Еще шаг — и она у алтаря небольшого храма богини Афины, построенного после ухода Одиссея в затяжное плаванье. Но этот шаг Пенелопа не сделала, потому что там уже кто-то был! Царица замерла, прижавшись к стене и стараясь слиться с тенью, в которой стояла. Хорошо, что пеплос темно-коричневый, а светлая туника спрятана под ним.

Голос женщины, так же, как и сама Пенелопа, пришедшей тайно, показался знакомым. Царица прислушалась… Так и есть!

— Богиня, я никогда и ни о чем тебя не просила, даже когда было очень трудно. Приносила дары и только благодарила за то, что жива и могу помочь другим. Но теперь прошу о помощи. Не себе, Афина, не себе. Помоги царице. Где ее муж? Вернется ли? Когда? Что делать Пенелопе? Помоги ей.

Пенелопа уже открыла рот, чтобы позвать верную Эвриклею, но тут… в углу храма почти рядом со