найдено передающее радиоустройство, связанное с рацией, которую (как мы уже писали) обнаружили в кармане Кизикова.
Обвинять человека в преступлении до того, как это установит суд, — дело неблагородное. Да и неблагодарное. Тем не менее вдумчивый читатель поймет все без лишних слов. Главная задача любого следствия — установить имя подозреваемого и найти доказательства его вины. И первое, и второе проделано нашими правоохранительными органами с завидной расторопностью. Хватит ли у следствия доказательств для того, чтобы передать дело в суд? Как говорится в подобных случаях: поживем — увидим».
«…До сих пор неизвестно, откуда киллер узнал о том, что все три уважаемых генерала будут ехать в одной машине? Однако несомненным остается тот факт, что преступление было тщательно спланировано, а смерть киллера Кизикова является не более чем досадной случайностью, от которой не застрахован и самый гениальный план.
Мы навели справки о Геннадии Кизикове. Выяснилось, что до службы в армии Геннадий занимался парашютным спортом, а также боксом. Бывшие тренеры Кизикова отзываются о нем как о хорошем и честном, хотя и немного вспыльчивом парне.
Что заставило «хорошего и честного» парня пойти на столь страшное преступление? Жажда наживы? Страсть к приключениям (как ни странно, но многие юноши до сих пор считают «профессию» киллера одной из самых романтичных)? А может, убийство произошло на личной почве? Геннадий Кизиков проходил военную службу в Чечне. Он участвовал в боевых действиях, был ранен. Возможно, причиной преступления стала душевная травма, которую Геннадий получил в Чечне?
Известно, что отец Геннадия, Павел Петрович Кизиков, работает в «Ассоциации инвалидов и ветеранов афганской и чеченской кампаний». Он сам участвовал в боевых действиях в Афганистане и в результате страшного ранения потерял обе ноги. Наряду с другими руководителями ассоциации Павел Петрович является Героем России. Мы попытались встретиться с ним, но Павел Петрович отказывается беседовать с журналистами. По словам его соседей, Кизиков-старший раздавлен горем. Геннадий был его единственным сыном…»
Константин Дмитриевич Меркулов отложил газету и хмуро посмотрел на генерального прокурора Истомина.
— Ну что скажешь? — поинтересовался тот.
— А что тут говорить, Игорь Михайлович? У этих журналистов хорошие источники информации. Хотя отсебятины много. А дело между тем весьма и весьма серьезное.
— Вот именно! Как говорили в не такие уж далекие времена, тут затронута честь мундира! Устроить покушение на руководителей силовых органов — это уже полный беспредел. И с этим беспределом надо покончить на корню! Если мы с тобой дадим слабину, Константин Дмитриевич, страну захлестнет волна насилия.
Меркулов знал слабость генпрокурора к сильным выражениям, поэтому не стал возражать. Тем более что по существу вопроса Истомин был абсолютно прав.
— Н-да, дело это — первостепенной важности, — поддакнул он генеральному.
— Поэтому я и хочу, чтоб ты поручил его лучшему из твоих людей! — подхватил реплику Истомин. Он прищурил холодные, прозрачные глаза и сурово посмотрел на Меркулова. — Турецкий у тебя сейчас чем занимается?
— Да дело с пожаром никак не закончит.
Истомин небрежно махнул рукой:
— Дело с пожаром подождет. Срочно перебрось его на расследование взрыва.
— Да, но…
— Никаких «но»! — отрезал генпрокурор. — Человек с его опытом быстро закончит это дело. Тем более что фактов и улик у нас до черта. Нужно только привести все в божеский вид, увязать все нити в один прочный узел. Понимаешь, о чем я?
— Турецкий не любит действовать наспех, — возразил Меркулов. — Он человек обстоятельный.
— Знаю, знаю, — вновь махнул рукой Истомин. — Но на этот раз ему придется поторопиться. Долго ждать нет возможности. Сегодня утром я разговаривал с президентом. — Генпрокурор чуть понизил голос: — Между нами — он жутко недоволен тем, как продвигается расследование. Ему не нравится, что мы так долго тянем.
— Не так уж и долго, — заметил Меркулов.
— Нет, Константин Дмитриевич, долго! Очень долго! — Генпрокурор горько усмехнулся. — Скоро журналистам надоест муссировать одну и ту же версию, и они начнут придумывать свои — одну другой фантастичней. А стоит только дать волю фантазии — так тут тебе и фактики разные подыщутся. Знаешь ведь, как это бывает.
Меркулов вздохнул и угрюмо ответил:
— Да уж.
— Ну вот, — обрадовался взаимопониманию генеральный. — Так что немедленно подключай к следствию Турецкого. Передай ему, что это дело — под моим непосредственным контролем. И если он будет ваньку валять, вместо того чтобы работать, я сам, лично, займусь его карьерой. И тогда уже, как говорится, пощады не жди.
Истомин глянул на посуровевшее лицо Меркулова и усмехнулся в седые усы.
5
Турецкий плюхнулся в кресло и бухнул на стол Меркулова папку с бумагами. Положил на нее ладонь, пристукнул по обложке пальцами и сказал:
— Все, ознакомился.
— Ну и? — поднял на него кустистые брови Меркулов.
Александр Борисович вздохнул и ответил, нахмурившись:
— Все совсем не так просто. Берлин сидит в изоляторе, но на допросах он упорно отмалчивается. И потом… честно тебе признаюсь, Константин Дмитриевич, меня немного удивила прыть, с которой задержали Берлина. Доказательств-то — кот наплакал. Нам ничего не известно ни об этом парне, Кизикове, ни о его связи с Борисом Берлиным. Только то, что Кизиков работал в охране офиса. Ну и что с того? Мало ли, кто где работает. Неизвестно: один он действовал, или у него были помощники. К тому же…
Турецкий не закончил фразу.
— Что? — нетерпеливо спросил Меркулов.
— К задержанию приложил руку Макарычев.
Турецкий вновь замолчал, но Меркулов понял, о
ком ведет речь его коллега. Генерал-полковник Юрий Макарычев был заместителем директора ФСБ. Еще несколько месяцев назад он подготовил доклад о том, что Борис Берлин, отстаивая свои «антироссийские, по существу, позиции» и защищая друга и подельника Храбровицкого, готов перейти от слов «к самым решительным действиям». Неудивительно, что после взрыва, унесшего жизни троих генералов, следствие с такой готовностью взяло на вооружение версию Макарычева.
— Если тебе не нравится основная версия следствия, выдвини альтернативную, — сухо сказал Меркулов. — Для Макарычева, так же как для тебя или Истомина, главное — не посадить Бориса Берлина, а
