электронной почте. У него была налаженная сеть. Причем не только в России. Заказы приходили даже из-за границы. Но прищучить мерзавца тогда не удалось. У него был очень хороший адвокат.
— Гм… — Турецкий раздумчиво потер подбородок. — Если прибавить к этому рассказы подростков, занимающихся в модельной студии, то картина получается более чем интересная.
— Пакостная получается картина, — сказал Грязное, поморщившись. — Не понятно только, каким боком Мамотюк мог быть в этом замешан? Я ведь его знал. Рэм лютой ненавистью ненавидел дельцов, которые развращают детей. Он бы не стал в этом участвовать. Скорее, сам бы вывел мерзавцев на чистую воду. Он обожал своих внучек.
— А то, что он крышевал мерзавцев, — это ты допускаешь?
— Это — да, — признал Вячеслав Иванович. — Увы, у нас в конторе встречаются персонажи, которые — при всех своих достоинствах и заслугах — не считают зазорным брать у бандитов деньги. Но что касается наркотиков и детской порнографии… — Грязное покачал седой головой. — Это абсолютно невозможно. Даже для самого распродажного мента.
— Товарищ генерал-лейтенант, извините, но мне кажется, что вы несколько идеализируете своих коллег, — сухо заметила Светлана Перова. — Криминальная дорожка всегда ведет под уклон. Только сверни на нее, дальше запросто кубарем покатишься. Платили бы только деньги. А деньги, насколько я понимаю, в порнобизнесе крутятся немалые.
Грязнов и Турецкий переглянулись. Грязнов недовольно нахмурил брови.
— В общем, так, коллеги, — заговорил Александр Борисович. — Работаем мы плохо. Генеральной версии у нас с вами нет. Топчемся на месте. Ни доказательств, ни улик. Одни только предположения. Я уже говорил, что генпрокурор взял это дело под особый контроль. Если до конца недели у нас ничего не появится, то можно смело класть головы на плаху. — Турецкий усмехнулся. — В метафорическом смысле, конечно.
После совещания Перова и Романова покидали кабинет Турецкого, понурив головы.
Грязнов остался в кабинете. Когда девушки вышли, он сказал:
— Сурово ты с ними, Саня. Нормально ведь работают. Две хрупкие девочки перелопатили огромный массив работы.
Турецкий кивнул:
— Знаю. Но так лучше. Им только дай поблажку.
Вячеслав Иванович посмотрел на него с укором, вздохнул и покачал головой.
— Стареем мы с тобой, Саня. Превращаемся в ворчливых, вечно недовольных стариков.
Турецкий усмехнулся:
— Может быть. Но кто сказал, что это плохо?
27
Вечером жена Ирина устроила Турецкому скандал. В тысячный раз за их долгую совместную жизнь Александр Борисович услышал о себе череду «низких истин»: что работа ему дороже семьи, что жена у него только в качестве прислуги, что неизвестно еще, где он проводит время по вечерам, и что вообще Александру Борисовичу давно уже пора переселиться на работу. И она, Ирина, согласна ему в этом помочь.
— Ир, у тебя что, плохое настроение? — стараясь сохранить спокойствие, спросил Турецкий. — Может, что-то случилось?
— Ты — вот то плохое, что со мной случилось! — услышал он в ответ.
Турецкий свирепо прищурился:
— Вот как?
— Именно!
— Может, мне вообще уйти?
— Прекрасная мысль!
Турецкий развернулся и вышел из квартиры, хлопнув дверью. Ирина бросилась за ним, но на полпути остановилась, медленно опустилась на стул и залилась слезами.
Александр Борисович долго шел по ночному городу, свирепо дымя сигаретой. Когда тротуар с шумно проносящимися мимо машинами ему надоел, он свернул в какой-то скверик. Час назад пошел дождь, и теперь скамейки и асфальт влажно поблескивали в лучах желтых фонарей. Впереди, шагах в десяти от Турецкого, шла по аллее женщина.
«Вот ведь глупые существа! — гневно подумал Александр Борисович. — Шляются по ночному городу в одиночку, а потом жалуются, что их насилуют и грабят! Одно хорошо: пока на свете столько дур, я без работы не останусь!»
Обгоняя женщину, он покосился на ее лицо и вдруг остановился.
— Виктория Сергеевна, вы? — удивленно воскликнул Турецкий.
Женщина тоже остановилась.
— Александр Борисович? — так же удивленно проговорила она. — Добрый вечер!
— Здравствуйте!
Неизвестно почему, но Турецкий был рад встретить на улице знакомого. А то, что «знакомый» оказался «знакомой», было еще приятнее.
— Гуляете? — с улыбкой спросила Виктория Сергеевна.
— Да вот, решил подышать свежим воздухом на сон грядущий. А вы?
— Я тоже. Я часто гуляю по вечерам. Когда темнеет, все вокруг делается каким-то… другим. Особенно люблю сумерки.
— О, да вы романтик!
— Все люди романтики. Вернее — иногда они романтики, иногда сухие рационалисты. Смотря по обстоятельствам и настроению.
— Ваша правда, — согласился Александр Борисович. — А не боитесь гулять одна? Все-таки Москва не самый безопасный город в мире.
Виктория Сергеевна качнула головой:
— Нет, не боюсь. Я могу за себя постоять.
— Гм… — Турецкий с сомнением оглядел хрупкую фигурку Виктории Сергеевны. — И все-таки это опасно. Вы не против, если я к вам присоединюсь?
Она слегка прищурилась сквозь стекла очков и едва заметно усмехнулась:
— Вы уверены?
— На все сто! — бодро сказал Александр Борисович.
— Ну что ж. Тогда пошли. — Она решительно взяла Турецкого под руку. — Только о работе ни слова. Договорились?
Они неспешно двинулись по улице, вдыхая запах влажных деревьев и поглядывая на отражения фонарей, полощущиеся в лужах.
— А вас дома никто не ждет? — поинтересовался Турецкий.
— Нет. А вас?
Турецкий хотел ответить отрицательно, но осекся.
— Сегодня нет, — глухо проговорил он.
Виктория Сергеевна уловила сомнение в голосе Турецкого и проницательно на него посмотрела.
— Поссорились с женой? — прозорливо предположила она.
— Что-то вроде этого, — кивнул Турецкий.
— Ничего страшного — помиритесь. Такие, как вы, всегда мирятся.
— Как это понимать?
— Вы из тех, кто сначала горячится и кричит, а потом — спустя час или два — начинает во всем винить одного себя.
