— Прямо, в центре группы, — не обидевшись, что его перебили, проинформировал Пафнутьев. — Блондин под два метра ростом, здоровила с крысиным личиком. Вот, кстати, любопытно: причуды генетики! Обрати внимание: та, что в платье с блестками, — его сестра. Похожи, правда? А между тем сестра у него красавица, а он — сам видишь…
— Спасибо, Яр.
Денис был слишком опытен, чтобы не впериваться взглядом в интересующее его лицо, но за несколько приемов успел рассмотреть Логинова хорошенечко. Ничего преступного на его лице написано не было; вообще ничего. Типичный спортсмен, который провел молодость в добывании кубков и медалей, а после тридцати лет удалился на тренерскую работу. Непрошибаемый. Если на некоторых людях судьба явственно пишет свои письмена, то на этом дубе ей пришлось бы оставлять зарубки.
Не желая отрывать столичного частного сыщика от рассматривания подозреваемого, Пафнутьев ненадолго удалился. Вернулся он с морской свинкой на плече — рыже-белой, толстенькой, которая беспокойно поводила усатой мордочкой, словно ей не нравились исходящие от гостей запахи, и вцеплялась коготками в черный пиджак. Единственная настоящая морская свинка в ресторане «Морская свинка».
Нигде Макс не чувствовал себя хуже, чем на светских мероприятиях. Он и раньше в этом не сомневался, хотя ни на одном светском мероприятии не бывал. А теперь вот побывал и убедился: полное дерьмо. И почему только люди стремятся попасть на всякие рауты и вечеринки? Во-первых, нужно надевать неудобную одежду. Правда, смокинги и прочие буржуазные прибамбасы Максова размера в продажу не поступали, так что компьютерный гений удовольствовался приличной желтой рубашкой и новенькими джинсами. И все равно очень тесно и давит на живот. Во-вторых, еда на тарелки выложена микроскопическими порциями: уйдешь еще более голодным, чем пришел. И в-третьих, вокруг одни незнакомые и непривлекательные лица. Не с кем словом перемолвиться!
— Извините, — обратилось вдруг к Максу некое смутно знакомое, хотя и не слишком привлекательное лицо, — вы случайно не Максим из Москвы?
— Предполагаю, что я, — на светский манер ответствовал Макс, — хотя нельзя полностью исключить возможность, что в Москве имеются и другие Максимы.
— А я Геннадий Барсуков, — продолжал навязываться смутно знакомый с лысиной, — неужели не помните? Геннадий, который у вас консультировался по поводу негашеной Португалии 1912 года…
— Ах да, конечно, помню! Сколько лет, сколько зим…
На самом деле Макс лучше помнил португальскую серию, чем ее провинциального владельца. Однако радость его была искренней: филателист с филателистом темы для разговора всегда найдут! Мероприятие стало казаться терпимым. К несчастью, филателист Геннадий непременно хотел следовать светским нормам:
— Позвольте вам представить мою жену.
И потащил Макса прямо к той особе, на которую тот обратил внимание, едва вошел. Едва увидев ее, Макс подумал: «Какая красавица!» Сразу за тем: «Какая уродина!» Как ни удивительно, обе характеристики были правомерны. Платиновая блондинка, выделявшаяся среди других присутствующих женщин безупречной худощавостью и безукоризненными чертами лица, в покое казалась совершенна, как статуя. Но стоило ей заговорить, улыбнуться, и впечатление красоты исчезало, в ней проступало что-то отталкивающее. Грубость, вульгарность? Макс впервые встречал женщину, которую до такой степени меняла бы мимика. Как там в «Детстве» Толстого сказано об улыбке? Кажется, примерно так: «Если улыбка украшает лицо, оно прекрасно, если не меняет, оно обыкновенно, если портит, оно дурно». Если оценивать по этому критерию, у жены Барсукова было самое дурное из дурных лиц, и Максу с ней знакомиться хотелось не больше, чем целоваться со свирепым цепным волкодавом.
— Зоенька, это Максим, филателист из Москвы. Это моя жена…
— Очень приятно — Зоя, — отрекомендовалась Барсукова, крепко пожимая толстую потную Максову ладонь. — Директор Хостинского рынка.
«Может быть, секрет ее непривлекательности не в улыбке, а во взгляде? — предположил, передернувшись, Макс. — Она взглядом пронимает до костей, рассекает на части, как мясной оковалок. Жаль мне этого Геннадия…»
Тотчас после посещения ресторана «Морская свинка» Денис Грязнов позвонил в Москву. Это не означало, что у него не нашлось бы более неотложных дел; однако надо принять во внимание, что ради поддержания реноме на вечеринке ему пришлось выпить, а алкоголь в последнее время стал оказывать на Дениса особенное действие. Нет, директор «Глории» не начинал буянить или необычно себя вести, он не выглядел пьяным: спиртное, сливаясь с его кровью, вызывало вселенскую печаль. Он начинал думать обо всем мире, какой он огромный по сравнению с ним, Денисом Грязновым, и как легко затеряться в этом универсуме, заполненном массой безразличных к нему людей, и как это важно, чтобы рядом оказался хотя бы один-единственный человек, который бы ему посочувствовал, для которого Денис оказался бы самым лучшим на земле. Сотрудники «Глории» на это не годились: хотя каждый среди них был по-своему уникален, однако тем самым единственным почиться не мог. Дядя Слава, с его обильными запасами сочувствия, тоже не подходил: родственники есть родственники, они любят нас не избирательно, а просто так, потому что мы есть. Единственный человек, от которого Денис желал сочувствия, находился сейчас в Москве и носил чудесное царское имя «Анастасия».
Настя откликнулась не сразу: должно быть, как обычно, забросила куда-то мобильный телефон и потом долго искала по испускаемым им звукам, подумал с умилением Денис. Он ничуть не рассердился: ему нравилось представлять, как Настя ищет, заглядывая в сумки, подныривая под шкафы и диваны, и ее маленькие грудки, не стесненные лифчиком, колышутся под прикрытием очередного экстравагантного наряда: даже дома она на себе модельерски экспериментировала, и порой это Дениса смешило, а порой сводило с ума. А может быть, она попросту спит? В такое время — имеет полное право…
— Алло! — сказала Настя, и ее сочные губы, окружающие это круглое «О», также явственно ему вообразились — до дрожи в позвоночнике.
— Настя! — завопил Денис, позабыв о вселенской скорби. — Это я, Денис!
— Ой, Денисочка! — бурно возликовала Настя. — Представляешь, я только сейчас о тебе вспоминала…
Это Денису понравилось меньше. Что это значит: «только сейчас!» Она должна была вспоминать о нем каждую минуту… на худой конец, каждый час…
— …на заседании худкомиссии, — чирикала Настя, счастливая, как певчая птичка на ветке, — представляешь, одни старые мадамы брежневских времен, совершенно не понимают ничего нового, ни материалов, ни линии кроя, засохшие мозги с горошину, просто безобразие…
— А у меня тут наклевывается очень крупное дело, — в свою очередь торопился выложить новости
Денис, — «Глории» предстоит вывести на чистую воду одного мафиозного деятеля, ну «крестного отца» всех местных бандюков…
— …А еще на худкомиссию Ленка Бецкая с Тамарой, ну ты их знаешь, представили очень своеобразное платьице, из совершенно простого подручного материала, как бы тебе описать, сшито из вафельных полотенец, на подоле бисерная бахрома, ну и еще аппликации с вышивкой — так представляешь, зарубили!
— Я всех к этому делу привлек, даже Макса, ну да, компьютерщика, сначала думал, просто для декорации, очень уж он у нас калорий… то есть колоритный, а сегодня смотрю, он втягивается, знакомится с кем-то напропалую. О, думаю, это ценно, из парня выйдет толк!
— И если взять самую обычную кофточку из любой синтетики, вроде моей, той, что со старинными самолетами братьев Люмьер, или не Люмьер, а какие там братья в начале двадцатого века делали самолеты, и изрезать ее во всяких случайных местах…
— И с этой целью мы сегодня посетили ресторан, закрытое мероприятие для вип-персон города Сочи, и я только что оттуда, и вот решил тебе позвонить.
