— Надо бы пару недопониманий урегулировать. И, желательно, сегодня.

Букин понимающе кивнул головой, и оба его подбородка мелко дрогнули. А лысина в редких зарослях медленно раскалялась, словно где-то внутри директорских извилин затеплился крохотный огонек.

— На тебя люди работали, помнишь? Долго работали, честно. И ни черта за это не получили, так? Почему, можешь мне объяснить? — Максим положил пистолет на стол, накрыл его ладонью. И не сводил с Букина взгляд. Тот косился вправо-влево, сжимал кулаки и неприятно хрустел пальцами. Пауза затягивалась. Букин ожил, он же все это время лихорадочно соображал, что означает визит неизвестного. Слова Максима помогли директору определиться. Это, слава Богу, не конкуренты и не коллеги-рейдеры. Все гораздо проще, чем он подумал сначала. Поэтому можно расслабиться — наврать что-нибудь, нагородить с три короба. Не будет же он стрелять, в самом деле. Да и пистолет наверняка не заряжен, так, прихватил для острастки.

— Кто именно? — уже уверенно, даже вальяжно поинтересовался Букин.

— Королева Виктория, например. Сколько ты ей должен за полгода? Ты в курсе вообще, что люди, которых ты на улицу выкинул, кровь сдают, чтобы выжить? За деньги.

— Королева, Королева? — Букин сделал вид, что вспоминает, о ком идет речь, а сам думал только об одном: «Куда все подевались? Где эта свора телохранителей, все пятеро? Почему один вооруженный человек свободно прошел мимо них и теперь требует вернуть какой-то девке зарплату за полгода? С какой стати? Эта дура пусть скажет спасибо, что жива до сих пор. Жаловаться она решила, идиотка. Где они, мать их? Пусть выкинут этого придурка, и поскорее».

Букин приготовился заорать во все горло, но так и замер с разинутым ртом. Черное пистолетное дуло гипнотизировало, не давало отвести взгляд, завораживало. Голос посетителя прозвучал глухо, как через подушку:

— Я тебя сейчас как ту кошку к дверям прибью. Будешь висеть, пока не сгниешь, я об этом позабочусь. Как об охране твоей позаботился. Долг гони, и с процентами.

Максим прищурился, мотнул головой — в кабинете под потолком неожиданно загудела, замерцала лампа дневного света. Букин вздрогнул, зашарил по столу руками и все смотрел прямо перед собой, хоть «Макаров» уже снова вернулся на стол.

— Давай, бегом, — поторопил директора Максим.

Букин засуетился, выдвинул верхний ящик стола, вытащил из него связку ключей. Повернулся к Максиму спиной, принялся перебирать ключи дрожащими руками, потянулся к дверце стоявшего под столом сейфа. Огонек в директорском черепе погас, и несостоявшийся костер покрылся пеплом. Максим заметил, что у Букина побледнела даже кожа на кистях рук, а голова странно дергается и поворачивается ритмично влево-вправо. Лампа над головой снова загудела, как злая осенняя оса, моргнула несколько раз и снова успокоилась. А вот директор «Техноэкспорта» равномерно и методично несколько раз с силой врезался головой в стену, попытался вскочить из-за стола, но помешало огромное брюхо. Стол содрогнулся, телефон, лотки с бумагами, канцелярский набор со множеством ручек и карандашей подпрыгнули, слетели на пол. Букин повторил попытку еще раз, но тяжелый стол устоял. Зато сдалось кресло, оно не выдержало давления, в стойке что-то подломилось, один поручень отвалился, и Букин, вместе с сиденьем и спинкой грохнулся на пол, приложившись о стену затылком. И сидел, неестественно вытянувшись, с запрокинутой головой и закатившимися глазами. Максим вытянул шею, шагнул, было, вперед, но тут у директора начались конвульсии. Он извивался и корчился, словно марионетка, которую дергает за нитки безумный кукловод. По подбородкам на нежно-зеленую ткань рубашки стекали струйки слюны и крови из прокушенного языка, сжатые в кулаки руки плотно прижимались к груди. На эпилептический припадок похоже. Что его спровоцировало, хотелось бы знать? Инфекция, абсцесс головного мозга, застарелая, невылеченная травма головы? Передоз наркотиков или наоборот — отказ от алкоголя, снотворных или успокоительных средств? Любая из этих причин могла стать причиной приступа. Значит, этот Букин еще и на всю голову больной. Таких же на специальном учете держать полагается, как шизофреников и им подобных, склонных к совершению в невменяемом состоянии общественно опасных действий. Способов полно: медикаментозные, например, или методы физического усмирения — изоляция, но с возможностью прямого наблюдения за больным, надевания смирительной рубашки, и прочее. Жаль, что принудительная госпитализация сейчас возможна только по суду. «Психиатрический стационар по тебе плачет, скотина. Тебе в дурке место, а не в директорском кресле. Но я не „скорая“, я сюда не первую помощь тебе оказывать пришел», — Максим отвернулся к окну и ждал, когда все закончится.

Секунд через тридцать или сорок, на завершающей стадии припадка Букин дважды с силой приложился виском о приоткрытую дверцу сейфа. В дверь кабинета уже стучали, и Максим косился в обе стороны одновременно. Надо было уходить, и уходить немедленно, дверь хлипкая, ее выломать — раз плюнуть. Кто-то уже ударил в нее чем-то тяжелым, и на этом, похоже, успокаиваться не собирался.

И вдруг все стихло — в кабинете и за дверью. Максим подошел к скорчившемуся на полу директору, посмотрел на его лицо — глазные щели и рот полуоткрыты, взор безучастный, зрачки широкие, на свет не реагируют. Приложил к его шее пальцы. Вроде готов, что и неудивительно, голова разбита, виски в крови. Проверять некогда — за спиной еще два трупа и толпа за дверью. Там путь отрезан, надо искать другой. Максим убрал пистолет, ухватил Букина за ворот пиджака и кое-как оттащил тяжеленную тушу от стола. Открыл сейф, вытащил несколько перехваченных цветными резинками пачек купюр, запихнул деньги во внутренний карман куртки. Этого хватит в любом случае, даже еще останется. Максим вскочил на стол, с него на подоконник, повернул оконную ручку и распахнул окно и шагнул на узкий карниз. Хорошо, что окно угловое, дальше внизу крыша цеха, правда, проржавевшая, но это ничего, могло быть и хуже. Два шага спиной к стене, три, четыре и — полет вниз, сгруппировавшись в комок, как кошка. Всем известно, что чем выше этаж, с которого она падает, тем больше у нее шансов выжить. В полете она поворачивается так, что всегда приземляется на все четыре лапы одновременно.

Но это кошка, а не человек. Нога подвернулась в последний момент, вернее, соскользнула, и оттолкнуться не удалось. Максим грохнулся на полусогнутые руки, перекатился на бок и едва не заорал от боли в левом плече. Но вскочил, промчался по гнущемуся под ногами металлу к краю крыши, спрыгнул вниз. Рванул дальше, не останавливаясь, не обращая внимания на крики за спиной, петляя между необитаемыми пустыми постройками к спасительному забору. Издалека он увидел знакомый контейнер, бросился к нему, пробрался боком между его стенкой и забором. Плиты здесь разошлись, и щель между ними образовала свободный проход. Максим постоял немного, переводя дух и прислушиваясь, потом вышел на дорогу. Здесь тоже лучше не останавливаться, место глухое, нехорошее, а ненужные встречи, лишние телодвижения и шум сейчас ни к чему. Максим понесся к пустырю, пересек его, вылетел к железнодорожной насыпи и завертел головой во все стороны. Никого, да так и должно быть. Все сделано правильно и быстро, а те, кто его видел, уже никогда ничего не скажут.

По рельсам пролетели навстречу друг другу две электрички, потом прошел груженый товарняк. Пассажирский поезд Максим пропускать не стал, перебежал железнодорожные пути, скатился по насыпи с другой стороны. И уже не бегом, а быстрым шагом направился к рынку. Там, в круговерти людей и машин, в скопище палаток и магазинчиков затеряться легче всего. И только сейчас, уже в относительной безопасности, Максим прислушался к себе — плечо горело и ныло от боли. Но это не перелом, только вывих или сильный ушиб. Дома все будет понятно, но туда пока рано.

Вика ответила быстро, словно ждала звонка. Назвала номер квартиры, и дверь открыла сразу, отступила, приглашая войти. Максим шагнул в прихожую, посмотрел по сторонам, потом на Вику. Она была в двух свитерах — один до колен, в джинсах и толстых носках, на руках перчатки без пальцев. И смотрела выжидающе, но молчала. Потом спохватилась, мотнула растрепанной копной волос:

— Проходите вон туда, там теплее. — И сама пошла по коридору, свернула направо. Максим двинулся следом, вошел в небольшую кухню. На плите горят все четыре конфорки, плюс работает духовка с открытой дверцей.

— Отопления нет, — пояснила Вика, — уже несколько дней. Мы тут скоро вымрем, как мамонты.

— Как динозавры, — поправил ее Максим, вытащил из-под стола табурет, уселся на него. Все чисто, просто и скромно. Мебель старая, родительское наследство, на стенах — вышитые крестиком картины в рамочках. Фикус с подоконника переехал на кухонный стол и обреченно повесил пестрые листья. Максим тронул один кончиком пальца, чуть скривился от болевого толчка в плечо и полез в карман. Две пачки купюр легли одна на другую, он сдвинул их на край стола, в сторону Вики.