— А вдруг она ее потеряет? — попытался вступиться священник.

— Не потеряет. Стоит только зашить табакерку в мешочек и пришить его к платью, — живо возразила певица.

Священник понял, что проиграл. У него больше не осталось доводов.

— Что ж, — разочарованно вздохнул дон Джузеппе, — вам остается только договориться с ее отцом.

Саулина, не пропустившая ни слова из разговора, выдвинула свое условие:

— Но я хочу сразу зашить табакерку в платье. Прямо сейчас.

Джузеппина Грассини повернулась к священнику. Он нерешительно топтался на месте, не зная, куда раньше идти — к дому семейства Виола или в церковь.

— Будет лучше, если мы сразу заберем табакерку, — решила за него певица. — Зато потом нам не придется терять время.

Священник медленно поплелся в церковь, как всегда проклиная по пути французов.

Из окошка кареты, катившей в Милан, Саулина смотрела на убегавший назад лес. Высокие тополя, кряжистые дубы и густые заросли акаций казались чужими, пугающе незнакомыми.

— Как дела? — спросила Джузеппина, радуясь, что ее миссия окончилась успешно.

— Хорошо, — ответила Саулина.

Она говорила правду, ее действительно охватило ощущение счастья. Расставание прошло мирно, без душераздирающих сцен. Увидев золотые монеты в руках знатной дамы, Амброзио Виола тотчас же выказал полную готовность услужить. Нетрудно было убедить его отпустить дочь.

— О чем ты думаешь? — спросила Джузеппина.

— Ни о чем, — сказала девочка.

Она была вся поглощена новыми впечатлениями: покачиванием подпрыгивающей на ухабах кареты, топотом лошадиных копыт, тучей пыли, которую они оставляли позади.

— Ты рада, что едешь в Милан? — допытывалась Джузеппина.

— Не знаю.

— Тебя ждет много нового, и поначалу тебе будет нелегко, но дай срок: как только ты немного освоишься, тебе понравится новая жизнь.

Саулина не испытывала печали при расставании с прошлым, но и не сгорала от нетерпения при мысли о будущем. Она жила настоящим и сейчас любовалась дорогой, петлявшей среди густого леса, наполненного ароматами наступающего лета.

— Вы все знаете, — сказала Саулина, признавая мудрость и опыт своей наставницы, — и вы, конечно, правы.

Певица восприняла эти слова как благоприятный знак.

— Ты делаешь меня счастливой, — произнесла она.

Если бы у Саулины был выбор, она устроилась бы на козлах рядом с возницей, но на эту просьбу синьора Джузеппина ответила категорическим отказом. Девочке пришлось занять место внутри экипажа на мягких подушках напротив своей покровительницы.

— А вы хорошо его знаете, этого генерала Бонапарта? — спросила Саулина.

Лицо дамы окрасилось румянцем.

— Я очень хорошо его знаю, — ответила она.

«Я тоже», — хотелось похвастаться девочке, но она промолчала.

— Знаешь, — продолжала Джузеппина, — он очень любит музыку. Когда он бывает в Милане — обязательно приходит в театр послушать, как я пою.

Саулине хотелось расспросить поподробнее, что такое театр, но ведь Джузеппина непременно возьмет ее с собой в театр, и тогда она сама все увидит. Поэтому она выбрала другую тему.

— А генералы, — спросила Саулина, — рождаются генералами?

Джузеппина посмеялась над ее наивностью.

— Только короли рождаются королями, — добродушно объяснила она. — Но бывают необыкновенно одаренные люди, которые становятся генералами.

— А как?

Пока Джузеппина собиралась с мыслями, чтобы ответить на этот нелегкий вопрос, карета вдруг сильнее обычного подпрыгнула и так резко остановилась, что Саулину бросило вперед. Снаружи послышался зычный голос возницы и отчаянное ржание вздыбившихся лошадей.

— Что случилось? — вскричала женщина прерывающимся от волнения и страха голосом.

— Пока ничего, — ответил звучный мужской голос, и в окошке кареты показалось лицо человека в маске.

Из-под старой шляпы выбивались светлые кудри, черные глаза воинственно сверкали из-под маски. Похоже, он был молод.

— О боже, — прошептала Джузеппина, прижимая к себе девочку и пряча лицо в ее волосах, — это разбойник!

— Воистину так, разбойник, — весело согласился незнакомец в маске. — Живо вылезайте!

Саулине этот хищник с большой дороги показался человеком, которого ей, неимущей крестьянке, нечего было опасаться, а вот ее благодетельница поспешно повиновалась и, дрожа от страха, вышла из кареты, таща за собой девочку. Поперек дороги лежал срубленный молодой тополь, преграждавший путь. Четыре висельника, одетые наполовину в потрепанные военные мундиры, наполовину в грязное и рваное вольное платье, вскинув ружья, держали на прицеле возницу и двух дрожащих лакеев.

— Отпустите нас, — взмолилась Джузеппина.

— Отдавайте деньги и драгоценности, а там посмотрим, — приказал светловолосый разбойник.

— Но вы… вы не можете…

— Отчего же? Кто помешает нам попросту зарезать вас?!

Джузеппина вздрогнула, услышав столь откровенную угрозу. Саулина, напротив, осталась на удивление спокойной и, сколько ни старалась, не могла поверить, что белокурый человек в маске и вправду опасен.

— Главнокомандующий итальянской армии велит тебя повесить! — бесстрашно заявила она.

Джузеппина еще крепче прижала ее к себе, со страхом ожидая последствий.

— Молчи! — прошептала она.

— У него других дел по горло, — весело рассмеялся разбойник. — Итак?

Джузеппина отдала ему кошелек с золотыми монетами и драгоценности, которые были на ней. Разбойник сложил все в большую переметную суму и отвесил церемонный поклон.

— Ничего другого я от вас и не ждал, прекрасная синьора, — улыбнулся он, окинув ее откровенно оценивающим и полным восхищения взглядом.

— Одежду давай! — внезапно закричал один из оборванцев, чья отвратительная рожа внушала ужас.

Дрожь передалась от Джузеппины Саулине: она наконец почувствовала, что ее табакерка в опасности.

— Только тронь меня, и я тебя убью! — крикнула девочка, готовясь защищать свои лохмотья до последнего вздоха.

— Бойкая девчушка, — захохотали разбойники.

— А вот посмотрим, — косоглазый и рябой детина угрожающе двинулся к Саулине.

— Мы отдадим вам все, что вы хотите, — торопливо вмешалась Джузеппина, стараясь загородить собой девочку. — Не слушайте ее, она сама не знает, что говорит. Она же еще маленькая!

— Вот и хорошо. Пусть учится жить на белом свете. Узнает теперь, что почем, пока еще маленькая, — зловеще загоготал косоглазый, занося громадную, как лопата, лапищу над Саулиной.