— Если мне удастся вернуть ваши деньги или хотя бы часть их, я возьму с вас комиссионные — пятнадцать процентов. Это составит четыре с половиной тысячи из тридцати.

— Согласна.

— Кроме того, выставлю вам счет за те расходы, которые мне придется произвести. И это все. Обычно я беру поденную оплату, но ваше дело — нетипичный случай.

— Почему мое дело нетипичное?

— У меня есть свои собственные основания желать встречи с этим… Генри. И если я его разыщу, то поступлю так, как сочту нужным. Вам я ничего не обещаю.

В полночь я запарковал свою машину на площади. Практически пустая от народа, она была со всех сторон продуваема влажными ветрами с океана. Яркие неоновые фонари, освещавшие ее, бросали вызов ночной тьме. Я повернул на уходящую вниз улицу, обогнал несколько гулявших парочек.

Оранжевая вывеска «Берлога» была одной из десятка таких вывесок перед барами в этом квартале. Я спустился по грязным ступенькам и вошел в заведение через автоматические двери внизу лестницы. Большую квадратную комнату с закругленными углами придавливал такой низкий потолок, что как бы физически ощущалась тяжесть раскинувшегося наверху города. Резная стойка расположилась полудугой у стены слева, оставив достаточно места для бармена и набора напитков. У других стен — кабинки и столики. На свободном пространстве в середине зала сидел за роялем усталого вида человек, одетый в поношенный смокинг, и выбивал веселые ритмы на расстроенном инструменте. Вся мебель, включая и рояль, была покрыта эмалью ярко-оранжевого цвета. Вереница изображений голых женщин с оранжевыми волосами водила хоровод на стенах под слоем сажи.

Возле стойки сидело несколько посетителей: парочка хорошо одетых молодых людей, которые выглядели чужаками в этом заведении, и пара одиноких, выискивающих добычу моряков. Еще несколько человек, все мужчины, сидели за столиками в ожидании, не произойдет ли что-нибудь интересное. Пятеро или шестеро праздных посетителей, все женщины с помятыми лицами, столпились вокруг рояля веселой напевающей кучкой, пританцовывая в такт музыке. Одна из них, с плохо окрашенными волосами под блондинку, в зеленом платье с неровно свисающим подолом, начала напевать что-то стонущим голосом.

Пианист вполне мог бы сойти за труп в любом морге, если бы не двигался и не терзал костлявыми пальцами разбитую клавиатуру. Он был седой и нетрезвый, но трудно было сказать, какой дряни он набрался. Я присел за стол недалеко от рояля и смотрел на него до тех пор, пока он не повернул ко мне свое лицо. У него были печальные, неправильно поставленные, некрасивые глаза, похожие на дырочки посреди сморщенной, как гнилое яблоко, мордашки.

Я заказал пиво у угрюмой официантки в оранжевом фартучке. Когда я оставил ей сдачу с доллара, она извлекла из глубин своего отчаяния страдальческую улыбку и одарила меня ею.

— Зизи взлетел теперь выше воздушного змея. Надо было бы заставить его прекратить игру, когда он в таком диком состоянии, вместо того чтобы поощрять его.

— Я хотел бы заказать ему стаканчик.

— Он не пьет. — Она поправилась: — Я имею в виду, с посетителями.

— Скажите ему, что я хочу с ним поговорить, когда он перестанет барабанить. Если сможет перестать…

Она дважды окинула меня оценивающим взглядом, а я постарался прикинуться самым последним дегенератом. Может быть, у меня получилось это легче, чем я предполагал. Я хотел выпить пива, но оставил его на столе нетронутым, позволив ему выдыхаться, пока Зизи наигрывал еще с полдюжины вещей по просьбе публики: «Луну и розы» — этого хотели девушки, «Звездную пыль» и «Голубую луну» и другие вещи, которые вернули в полуночный подвал на дне города другие времена и другие земли. Один из моряков решился на что-то и отошел от стойки. Без всяких церемоний он пристроился возле блондинки в зеленом платье и затем увлек ее на улицу. Она пошла с моряком, виляя своими узкими бедрами. Лицо бармена провожало их поверх стойки, подобно потухшей бледной луне. Зазвучали «Счастливые дни опять вернулись» и «Ненастная погода». Одна из женщин попыталась пропеть их, но разрыдалась. Другие стали ее утешать. Пианист издал протяжный диссонанс и прекратил игру. Одинокий пьяница, сидевший позади меня, у стены, монотонно разговаривал со своей отсутствующей матерью, вполне разумно и очень подробно объясняя ей, почему он такой выродок и позор для всей семьи.

Странный голос, хриплый и разбитной, звучал в углу зала:

— Извините, друзья, мое время вышло, но я вернусь, когда часы пробьют час ночи, и подарю вам другую зажигательную музыку и веселье, — Зизи оттолкнул от себя микрофон и поднялся, пошатываясь.

Официантка протиснулась сквозь группу окруживших его женщин и что-то прошептала ему на ухо, жестом указывая в мою сторону. Пианист подошел к моему столику, высокий мужчина средних лет, был он когда-то красив и до сих пор сохранил манерность подростка. Опершись одной ладонью о стол в позе усталого изящества, он наклонился ко мне. Его челюсть вяло отвисла.

— Вы хотите поговорить со мной, дружище? Я — Зизи. Вам нравится моя музыка?

— У меня совершенно нет музыкального слуха.

— Вам повезло. — Он болезненно улыбнулся, обнажив бледные десны над зубами со стершейся эмалью.

— Я хотел бы поговорить не о музыке.

— Да? — Он склонился еще больше, и его длинное хрупкое тело чуть не свалилось на край стола.

Я понизил голос и схватился за рукав его позеленевшего смокинга жестом, который, как я надеялся, будет выглядеть умоляющим.

— Мне срочно надо поправиться, — зашептал я. — Я совсем слетел с катушек.

Его тонкие перепутанные брови поднялись к редеющим волосам.

— Почему вы обращаетесь ко мне?

— Я доставал это у Ронни в Пасифик Пойнт. Он сказал, что вы знаете Москито.

Он медленно выпрямился, покачиваясь как лоза, и уставился на меня. Я дал ему время поглазеть:

— Ради Бога, Зизи, выручите меня.

— Я вас не знаю, — сказал он.

— Вот моя визитка. — Я положил двадцатку на стол, возле его руки. — Мне это нужно позарез. Где я могу найти Москито?

Рука проползла над купюрой. Я заметил, что ногти на ней были сломаны и кровоточили.

— Ладно, приятель. Он живет в отеле «Грэндвью». В квартале от рынка, тут же за углом. Спросите ночного портье. — Банкнот нырнул в карман. — Запомните, у меня нет ни малейшего представления о том, почему вы хотите его видеть. Хи-хи.

— Благодарю вас, — сказал я с чувством.

— Сладких вам снов, приятель.

Отель «Грэндвью» находился в старом четырехэтажном здании из кирпича, зажатом между более высокими строениями. Электрическая вывеска над входом рекламировала: «Одноместные с ванной, 1,5 долл.». Бронзовая ручка на входной двери выглядела так, будто ее не чистили со времени последнего землетрясения. Я потянул за нее и вошел в вестибюль — длинный узкий зал, слабо освещенный двумя старыми настенными лампами, по одной с каждой стороны. Две женщины в пальто, подбитых мехом вымерших животных, и трое мужчин в шляпах играли в покер на столе, освещенном этими лампами. У женщин были бульдожьи лица. Игроки вместо фишек использовали кухонные спички.

Я подошел к освещенной конторке в конце зала, и молодой человек без шляпы встал из-за стола и пошел за мной.

— Вам нужен номер? — Видимо, это был портье. На его узком бескровном лице навсегда застыла