в квартире абсолютно незнакомой девушки, и уж точно предел безумия — вручить ключи от своей квартиры этой самой незнакомой девушке. Если бы Петя узнал — пришел бы в ужас.

Сказал бы: «Как ты можешь поступать столь неосмотрительно! Да мало ли что!..»

«Ну а что? — ответила бы ему Фаня. — Незнакомая девушка будет пользоваться моими вещами? Да ради бога… Ну обворует квартиру, ну затопит соседей — и фиг с ним!» В этот жизненный период Фане было так плохо, что урон, который могла нанести ее имуществу незнакомка из Питера, ее в принципе не страшил.

Фаню не пугала даже полная неизвестность, которая ее ждала в Петербурге, — может, в этой квартире на Фонтанке совершенно ужасные бытовые условия, а в приятелях у питерской девушки проходимцы или маньяки — не проблема! Если уж все будет совсем плохо, она сбежит в какой-нибудь отель, купит бутылку водки и будет встречать Новый год в полном одиночестве. В любом случае хуже, чем сейчас, не будет, потому что хуже не бывает в принципе.

Можно сказать, что она почти не раздумывала и собралась в Петербург на удивление быстро: сообщила в редакции, что появится теперь только после новогодних праздников; заказала билет на самолет, кинула в чемодан шмотки, взяла ноутбук, пару дисков с любимыми фильмами — ну, к приключениям готова!

Однако ей предстояло еще кое-что — объяснение с Петей. Надо как-то сообщить ему про свой отъезд.

Фаня набрала его номер. Ничего не подозревающий Петя предложил вечером пройтись по магазинам:

— Малыш, пора покупать подарки! Через несколько дней Новый год! Кстати, что бы ты хотела получить в подарок?

Фаня застыла: «Вот я сволочь! Как же найти правильные слова, чтобы он смог понять меня…»

— Петя, я не могу сегодня, извини.

— Хорошо, можно завтра. Только не затягивай, а то до Нового года не успеем. Завязывай с работой, все нормальные люди уже готовятся к праздникам.

— Петя, мы не будем встречать Новый год вместе!

Фаня замолчала, чувствуя себя палачом и предателем.

— Не понял. Это еще почему? Ты решила ехать на праздники в Вологду?

— Нет… Дело не в этом. Я действительно уезжаю, но не в Вологду.

— Могу я поинтересоваться, куда именно? — сухо спросил Петя.

Она давно заметила: когда он расстраивается или волнуется, у него становится такой особенный — сухой, отрывистый — голос.

— Я уезжаю в Петербург.

— Зачем?

— Сама не знаю. Одна незнакомая девушка из Петербурга предложила поменяться квартирами на Новый год. Я сначала отказалась, а потом подумала — почему бы и нет, что я теряю?

— Ну да… В самом деле, что ты теряешь, — с горечью сказал Петя. — Меня ты, конечно, потерять не боишься!

— Не преувеличивай, милый… Я вернусь через неделю, все будет хорошо. Понимаешь, мне надо побыть одной. Такая усталость вдруг навалилась.

— Я предлагал тебе поехать куда-то отдохнуть!

— Нет, я хочу чего-то необычного. Поехать туда, где меня никто не знает.

— Ты это серьезно все? Просто невозможно поверить в этот бред!

— Совершенно серьезно.

— Значит, ты будешь «приходить в себя» неизвестно где, а я? Что прикажешь делать мне?

— Ну я не знаю… Отдыхай, встречай Новый год…

— Ах, вот как! Да катись ты в свой Петербург! — рявкнул Петя и прервал разговор.

Все правильно. Так и должно быть. И если Петр бросит ее, он, разумеется, будет прав. Ей было стыдно — словно она ни за что ударила человека.

Фаня взглянула на часы — пора в аэропорт, встречать Брониславу из Петербурга. Фаня села в свою иномарку и поехала за Броней.

В толпе прибывших с питерского рейса Фаня высматривала девушку, которая могла бы походить на библиотекаршу. Возможно, у нее были неверные представления о библиотекарях, и образ девушки в длинной юбке с толстой косой до попы архаичен, но в любом случае Фаня никак не ожидала увидеть то, что увидела.

— Вы Стефания?

Фаня оглянулась и не сразу созналась в том, что она действительно Стефания. Просто потому, что застыла в изумлении.

Перед ней стояла весьма необычная девушка. Юбка на ней и впрямь была длинной, до пола, как и предполагалось у библиотекарши, но ее дополняли военная куртка и грубые армейские башмаки. А главная изюминка заключалась в том, что девушка была абсолютно лысой. И без шапки.

Когда барышня грузила в багажник сумку, такую дурацкую, допотопную, из семидесятых годов, Фаня обратила внимание на ее руку с татуировкой в виде буквы «П».

Ну, дела! Фаня давно подозревала, что петербуржцы в массе своей странные люди, но чтобы до такой степени…

Бронислава взглянула на Фаню оценивающе, словно прикидывая, можно ли ей доверять, и, видимо, решив, что можно, уточнила:

— Для своих я — Броня!

Сели в машину, поехали…

Броня глядела в окно и крутила по сторонам лысой головой. Фаня спросила, не холодно ли ей, все- таки декабрь на излете.

— Нет, — ответила барышня. — Не холодно. Постепенно начинаю привыкать! Я остригла волосы неделю назад.

— А чего так радикально? Имидж?

Броня посмотрела неожиданно строго и сказала:

— При чем здесь имидж? На такую чушь мне вообще наплевать!

Фаня озадачилась — если не имидж, тогда что? Вши замучили? Однако уточнять было неудобно.

— Это любовь! — вдруг тихо сказала Броня и заплакала.

Плакала она как-то совсем по-детски, беспомощно, с отчаянием. Не по-бабски, а именно по-детски. Проплакавшись, протянула руку, показывая татуировку с буквой «П»:

— Вот! Это тоже любовь!

«Угу. Ну, тут понятно, что любовь — девушка вытатуировала букву, на которую, видимо, начинается, имя любимого мужчины. Это нормально, — хмыкнула Фаня. — Но при чем здесь волосы?!»

Про связь между любовью и лысой головой Броня и рассказывала Фане всю дорогу до ее дома. Сверкая серыми глазами, взволнованно поглаживая лысую голову (зрелище было еще то! засмотревшись на нее, Фаня едва не выпустила руль), Броня поделилась с Фаней историей своей любви.

В финале драматичного повествования, услышав о предполагаемой жертве в виде отрезанного пальца, Фаня окончательно ошалела и чуть не вмазалась во встречный «пыжик». Водитель «пыжика» огрызнулся и просигналил, как припадочный, дескать, глаза разуй, дура!

«Извините, товарищ, но если бы у вас в машине оказалась такая лысая девушка, то еще неизвестно, как бы вы себя повели!» — усмехнулась Фаня.

Она представила, как Броня приходит к этому своему парню, чье имя начинается на букву «П», — обритая, с наколкой, обещанием, что никогда не оставит в покое, угрожает при этом отчикать на фиг мизинец, и Фане стало жаль мужика. Это ж надо было так вляпаться…

— Понимаешь, — проникновенно сказала Броня, — я сейчас очень устала… У меня больше нет сил бороться за любовь, мне надо отдохнуть, собраться с мыслями, и, возможно, вернувшись в Петербург через некоторое время, я смогу начать все сначала!

— Что начать? — едва ли не с ужасом спросила Фаня.