бесполезны.
– Когда-нибудь все-таки придется разбирать всю эту кучу, да не нашелся еще такой герой, – мрачно проговорил Осима.
В этой комнате, где время как будто остановилось, мы откопали старую стереосистему «Сансуй». Аппарат был сделан на совесть и когда-то считался последним достижением техники, но с тех пор прошло лет двадцать пять. На нем тонким слоем лежала пыль. Совмещенный с радиоприемником усилитель, автоматическая вертушка, колонки, сделанные под книжные полки. Там же отыскалась и коллекция пластинок. «Битлз», «Роллинг Стоунз», «Бич Бойз», Саймон и Гарфанкел, Стиви Уандер… Модная музыка 60 -х годов. Пластинок было штук тридцать. Я достал одну из конверта. Видно было, что с ней обращались аккуратно, – заметных царапин я не обнаружил. Так же, как и следов плесени.
Еще в кладовке мы нашли гитару – все струны у нее были целы. Лежали стопки старых журналов с неизвестными названиями. Старая теннисная ракетка. Мы словно оказались на руинах недавнего прошлого.
– Это, наверное, его вещи – друга Саэки-сан. И пластинки, и гитара, и ракетка, – сказал Осима. – Я тебе уже говорил: он ведь жил в этом доме, вот его вещи собрали и сложили здесь. Хотя стереосистема вряд ли его – помоложе будет.
Мы перенесли систему и пластинки в мою комнату. Стерли пыль, вставили вилку в розетку, подсоединили вертушку к усилителю и включили. На усилителе загорелась зеленая лампочка, диск вертушки начал плавно вращаться. Стробоскоп, отмечавший число оборотов, покрутился немного, решил больше с ума не сходить и успокоился. Проверив иголку в картридже – она была вполне пригодной, – я поставил битловский диск из красного винила – «Оркестр клуба одиноких сердец сержанта Пеппера». В динамиках ожила гитара – полились знакомые вступительные аккорды. Звук оказался гораздо чище, чем я думал.
– Хотя в нашей стране проблем – лопатой не разгребешь, но за уровень техники, по крайней мере, она достойна уважения, – восхищенно проговорил Осима. – Надо же! Столько лет стояла, никто не пользовался – и такой звук!
Мы послушали немного «Сержанта Пеппера». Мне показалась, что на вертушке получается другая музыка – совсем не то, что я раньше слышал на компакт-дисках.
– Так, воспроизводящее устройство мы имеем. А вот пластинку так просто не достать. Сейчас этот сингл – «Кафка на пляже» – большая редкость. У мамаши спрошу, вдруг у нее завалялась. А нет – так, может, она знает, у кого есть.
Я кивнул.
Осима поднял перед моим носом указательный палец, как учитель, желающий привлечь внимание ученика, и предупредил:
– Кажется, я уже говорил: ни в коем случае не крути эту мелодию, когда Саэки-сан здесь. Ни за что. Ясно?
Я кивнул.
– Как в фильме «Касабланка», – сказал он, мурлыкая первые ноты «Когда проходит время». – Никогда не ставь эту песню.
– Осима-сан, у меня такой вопрос… – решился я. – Вы случайно не знаете здесь девчонку? Ей лет пятнадцать…
– Где это –
Я кивнул. Осима чуть наклонил голову набок, подумал и сказал:
– Насколько мне известно, никаких пятнадцатилетних девчонок в окрестностях не водится. – Он посмотрел на меня так, будто заглянул в комнату через окно. – Откуда у тебя эти странные вопросы?
– Да я вроде недавно ее видел.
–
– Этой ночью.
– Значит, этой ночью ты здесь видел девчонку лет пятнадцати?
– Угу.
– Что за девчонка?
Я слегка покраснел.
– Обыкновенная. Волосы до плеч, в голубом платье.
– Красивая?
Я кивнул.
– А может, это просто видение, призрак, рожденный страстью? – приветливо улыбнулся Осима. – Чего только на свете не бывает. Для здорового гетеросексуала твоего возраста ничего странного в этом нет.
Я вспомнил, как тогда в горах выставился перед Осимой во всей красе, и еще сильнее покраснел.
В обед Осима потихоньку передал мне конверт с «Кафкой на пляже».
– Все-таки нашел у матери. У нее их целых пять штук. Запасливая. Ничего не выбрасывает – рука не поднимается. Привычка плохая, но в нашем случае оказалась полезной.
– Спасибо, – поблагодарил я.
Вернувшись в комнату, я достал из конверта пластинку. Совсем новенькая… Даже странно. Видно, лежала где-то, и никто ее ни разу не послушал. Для начала я принялся разглядывать фото на конверте. Саэки-сан в девятнадцать лет. Она сидела за роялем в студии и смотрела в объектив. Облокотившись о пюпитр, она подпирала рукой щеку. Легкий наклон головы, немного смущенная, но естественная улыбка. В уголках разъехавшегося в улыбке рта – очаровательные маленькие морщинки. Никаких следов косметики. Пластмассовый обруч стягивал волосы, чтобы челка не сваливалась на лоб. Правое ухо наполовину открыто. Короткое свободное бледно-голубое платье без рисунка. На левом запястье – тоненький серебряный браслет, ее единственное украшение. Красивые босые нога. Под табуретом, на котором она сидела, валялась пара изящных сандалий.
Эта девушка воплощала собой некий символ. Вероятно – символ определенного времени, какого-то места. И душевного состояния. Она казалась духом, вызванным счастливой, случайной встречей. Неприкосновенные навеки мысли и желания, наивные, невинные, окружали ее, плавали в воздухе, словно весенние споры. Время на фотографии застыло. 1969 год… До моего рождения еще столько лет.
Конечно же, девушка, посетившая прошлой ночью мою комнату, – Саэки-сан. Я понял это сразу. Тут не могло быть никаких сомнений. Просто мне хотелось в этом убедиться.
На фотографии Саэки-сан девятнадцать. По сравнению с собой пятнадцатилетней она выглядела чуть более взрослой и зрелой. Может, лицо немного заострилось, хотя какие тут могут быть сравнения? Или исчезла легкая тревога. Но, в общем, в девятнадцать лет она была такой же, как в пятнадцать. Улыбалась той же улыбкой, какую я видел прошлой ночью, так же поддерживала рукой подбородок, наклоняла набок голову. В сегодняшней Саэки-сан были те же черты, та же аура, хотя, наверное, так и должно быть. Я узнавал в ней лицо и манеры девятнадцатилетней девушки и пятнадцатилетней девчонки. Правильные черты, волшебная отрешенность от действительности остались прежними. Фигура тоже почти не изменилась, подумал я с удовольствием.
Но было на этой фотографии и другое. Она четко запечатлела то, что с возрастом ушло навсегда. Саэки-сан больше не лучилась энергией, словно бы лишившись некой силы. Не эффектной, броской, не той, что выставляют напоказ. А естественного незамутненного порыва, прозрачного, как чистая вода, кипящая между скал, доходящего до самого сердца. В сидевшей за роялем девятнадцатилетней Саэки-сан эта сила сверкала особым блеском, била через край. Достаточно было взглянуть на ее улыбку, чтобы понять, какой ясный путь открывается ее светлой, ее счастливой душе. Эта улыбка напомнила мне пятнышко света, что отпечаталось на сетчатке: в кромешной тьме его нарисовал светлячок.
С конвертом в руках я присел на край кровати. Мыслей не было, время шло. Открыв глаза, я подошел к окну и набрал в грудь свежего воздуха. Ветер нес с собой запах моря, хозяйничал в сосновом бору. Прошлой ночью в этой комнате я видел пятнадцатилетнюю Саэки-сан. Конечно. Ошибки быть не могло. Разумеется, существует настоящая Саэки-сан – женщина за пятьдесят, которая реально живет в этом реальном мире. Сейчас она, должно быть, сидит за столом на втором этаже и работает. И я моту ее увидеть – достаточно выйти из комнаты и подняться по лестнице. Могу с ней поговорить. И тем не менее, я видел здесь ее призрак. Как сказал Осима, человек не может одновременно присутствовать в двух местах. Однако в определенных обстоятельствах такое возможно, Я убежден в этом. Бывает, и живой человек становится
