Она польщено улыбнулась.
— Врешь.
— Мне нравится, когда ты вот так стоишь. Обнимаешь себя за плечи. Ты кажешься такой беззащитной… Хочется тебя обнять и целовать всю…
— Ой, ты меня смущаешь…
Пуля в шутку закрыла лицо руками. Леший подошел вплотную, обнял, мгновенно ощупал всю — грудь, ягодицы, низ живота.
— Расслабься… Венера, понимаешь… Милосская.
— Венера Милосская безрукая, — прошептала Пуля.
— Да ты что. Какая досада. — Леший прижал ее к себе сильнее. — А откуда ты… Впрочем, да. Вы же архитекторы, люди искусства… Нет, без рук не то. Я не согласен. А есть кто-нибудь с руками?
— Колхозница с серпом, — сказала Пуля.
— С серпом не надо. А кто еще?
— Дай подумать. Венера Капитолийская…
Леший поцеловал ее в шею.
— Капитолийская. Пусть будет Капитолийская. И руки и ноги есть? Точно?
— Точно, — сказала Пуля.
— И грудь? — он накрыл ладонями ее маленькие груди.
— Да.
— И все остальное?
— К чему ты клонишь?
Она мягко высвободилась из его объятий, отошла в сторону. Посмотрела на Лешего, Леший посмотрел на нее. Оба рассмеялись.
— Да ты что! У вас здесь слишком холодно! — сказала она, не переставая смеяться.
— Ладно. Поехали туда, где жарко, — не спорил Леший.
— Куда? Уже половина второго ночи!
Леший посмотрел на часы.
— Ночной клуб, — сказал он. — Дис-ко-тэ-ка. Я при деньгах.
Она вздохнула.
— Ты не похож на любителя ночных клубов. Могу спорить, ты и не был ни в одном!
— А вот и проспорила! — захохотал Леший. — Был. Два раза. Мы проводили облавы… А куда ты хочешь?
— Куда?
Она приставила палец ко лбу, воскликнула:
— Вот! Ты обещал показать мне тайный подземный город!
Леший помрачнел, покачал головой.
— Не сейчас…
— Почему? — спросила она.
— Это не прогулка. Я уже говорил. Ты плохо представляешь, что такое «минус». Всегда надо готовиться. Тем более туда…
Он замолчал. Пуля тихо выдохнула, наклонилась к увеличительной трубе, еще раз полюбовалась на свою мишень.
— А генералы ваши здесь тоже тренируются? — спросила она.
— Нет, — покачал головой Леший. — Только мое подразделение. Общий тир совсем в другом месте.
— А если сейчас войдет кто-то из начальства?
— В половине второго ночи? Это вряд ли. Да и постовой предупредит, он мой человек.
— Сюда ведь нельзя посторонних водить, верно? — Пуля подошла к нему, неловко ткнулась головой в грудь. Потерлась щекой о рубашку. — Тем более ночью. Тем более девушек. Это ведь нарушение инструкции?
— Сплошное. Я не имею права даже дать тебе подержать свой пистолет, — сказал Леший. — Просто подержать. Даже разряженный.
— А почему делаешь? Ты не похож на нарушителя инструкций…
— Хочу тебе понравиться! Вот и превращаюсь в мальчишку!
Он отстранился от Пули, легко перепрыгнул через барьер, пробежал к мишеням и стал заменять их новыми.
— По-моему, ты в меня влюбился, — сказала она.
— Чего? — не расслышал Леший.
Пуля посмотрела на ПМ, лежащий на столе. Тяжелый, ладный, компактный. «Приемистый», как с уважением сказал о нем Леший. Черная маслянистая сталь. Ей вдруг стало неприятно, что она брала его в руки, стреляла из него. Она хотела что-то сказать Лешему, даже рот открыла. Но не успела.
— Во, придумал! — крикнул он, бегом возвращаясь к ней с сорокаметрового рубежа. — Хотела жары — в баню пойдем! В турецкую, на двоих! И ужин туда закажем!..
Пуля вытаращила на него глаза.
— В баню?! Ужинать? Ты меня пугаешь! Неужели ты такой знаток злачных мест?
— Да нет, — хмыкнул Леший. — Просто мы там как-то работали.
Абдулла говорил, что он турок, но это, скорее всего, неправда. Армянин, скорей всего. Дагестанец. Турки маленькие и толстые, Абдулла крепкий высокий старик. Может, даже не старик. Может, совсем не старик. Он лыс и безбород, так что не разберешь.
— Нэт, маладый чилавэк. Эта неправылна. Эта пива. Эта в хаммам нехорошо, — покачал он головой, увидев бутылку в руке у Лешего. Повторил со значением: — Пива, водка — нехорашо.
— Может, косяк предложишь, Абдулла? Косяк — хорошо?
— Нэт касях, маладый чилавэк, — огорчился Абдулла. — Касях башка сорвет. Эта совсем нехорошо.
— А что хорошо, Абдулла?
Он долго молчал, сосредоточенно растирая спину Пули мокрой варежкой. Со спины на мраморный стол стекали черные дорожки от молотого кофе. Потом Абдулла сказал:
— Здаровья — вот хорошо.
Леший рассмеялся, отсалютовал ему бутылкой.
— Твое здоровье, Абдулла!
Он удобно расположился на скамеечке у стены парной. Пиво холодное. Пар горячий. Стена теплая. На большом столе посреди парной Адбулла, опоясанный полотенцем, отхаживал Пулю своей варежкой, прерываясь только затем, чтобы зачерпнуть рукой кофе и морскую соль из стеклянной банки. Пуля морщилась, стонала и делала Лешему большие глаза. Сама настояла, чтобы ее отходил профессиональный банщик. Пусть не жалуется. Хотя Лешему это тоже не нравилось.
— А русских девушек за попы трогать — хорошо, Абдулла? — спросил Леший.
Абдулла оскалил в улыбке рот. Зубы у Абдуллы белые. И мраморный стол — белый. И Пуля на нем — белая. Нет, розовая скорее. Только узенькие стринги и лифчик черные, как Абдулла. Рядом с ней банщик казался черным, как негр. Хотя он не негр. Но и не турок, это точно. Будет тебе турок работать в бане массажистом, как же.
— Я ни трогать никого. Эта — массаш. Эта — работа. Эта мне все равно кто такой. Парень, девушка. Попа, не попа… Я — работатель… Работник. Вот так. Ты вот кто, маладой чилавэк? Какой у тебя работа?
Леший допил бутылку, поставил рядом со скамеечкой. Открыл новую.
— Помнишь, у вас облава была? Когда ФСБ террористов арестовала? Я тогда в маске был, старшим, — сказал Леший. — И тоже никого не трогаю, представляешь?
Абдулла сразу перестал улыбаться.
