— Что-то не хочется…

Ни беседы, ни трапезы у нас толком не получалось. Я не знала, на сколько хватит действия бодрящего кафа, поэтому с хмельным решила не рисковать. Взяв фарфоровую плошку, я понюхала содержимое и осторожно отхлебнула. Ив рассмеялся:

— Это вода для омовения рук.

Я допила до дна и отставила посуду.

— В ней же еще никто ничего не мыл?

Он опять рассмеялся.

— Прости, я не подумал о том, что некоторые обычаи моей родины могут быть тебе незнакомы. Смотри, это устрицы.

Он взял одну из ракушек и серебряной двузубой вилочкой достал из нее комок полупрозрачного мяса.

— Лакомство это более всего ценится влюбленными, ибо тайное свойство его — разжигать страсть.

— Страсть к познанию во мне уже проснулась, — сообщила я, следуя примеру хозяина.

Несмотря на отвратный внешний вид, устрицы оказались довольно вкусными. Мясо не мясо, рыба не рыба… Хорошо еще, мне вовремя показали, как его есть, а то с меня б сталось саму ракушку оприходовать. Недаром в народе говорят, что голод лучшая приправа. Я, равномерно работая челюстями, отдавала должное предложенным разносолам. Чувствовала я себя уже получше, даже страх куда-то исчез, уступив место любопытству. Зачем я нужна Иву? Дракона не приручила, да и где он теперь, этот Дракон? Я поискала взглядом, чем бы запить еду. Вино просвечивало сквозь тонкие стенки бокала. Вкусное, наверное. Я, под пристальным взглядом Ива, выпила воду из второй рукомойной плошки. А вот еще интересно, Влад ему зачем?

— Отвести тебя к бассейну? Будешь пить прямо из него? — Сарказм в голосе Трисветлого скрывал раздражение.

— Благодарю, я закончила трапезу, — покачала я головой, колокольцы на косах задорно звякнули. — И готова к серьезному разговору.

Чем хороша была моя новая одежда, так это удобством. Я откинулась на подушке, подтянув колени к подбородку, пальцы рассеянно перебирали тонкую ткань рубахи. Мне было хорошо и спокойно, я чувствовала себя в безопасности. Где-то вдали невидимый музыкант пощипывал струны лютни.

— Я должен задать тебе ритуальный вопрос, — сухо начал Ив. — Ты хочешь служить моему богу?

Мне показалось, что ответа от меня ждет не только и не столько мой собеседник.

— Я не хочу служить богам.

— Что ж, ты сделала выбор. — Ганиэль поднес к подбородку сплетенные пальцы, вся его поза выражала задумчивую сосредоточенность. — А теперь я расскажу тебе одну историю. Тебе должны нравиться… Как у вас называют небылицы, которые передают из уст в уста долгими вечерами?

— Сказки. Я люблю их.

— Сказка, которую я тебе поведаю, началась давно и не в вашем мире. А ты должна знать, что во вселенной существует множество обитаемых миров…

Дождавшись от меня утвердительного кивка, Ганиэль продолжал:

— Так вот, этот другой мир был прекрасен. Золотистый песок искрился под голубым солнцем, зеленые волны океана были полны жизни… А какая там была магия! Она струилась по земле подобно прибрежным туманам, она потрескивала язычками пламени в очагах, она… Ее было даже слишком много. И еще в этом мире жил бог. Это был хороший бог, справедливый и могучий. Он помогал жителям того мира, направлял и оберегал их. Они платили ему благодарностью, ведь людям надо во что-то верить. К шпилям храмов возносились молитвы и песнопения, и всегда полыхал в жертвенниках благодатный огонь. А потом этот мир стал умирать. Понемногу из него стала утекать магия, а вместе с ней и жизнь. Бог ничего не мог сделать. Ибо не в его власти было остановить быстротекущее время. И тогда он поведал людям о скорой гибели их мира.

— Возвестил? Предсказал? Поэтому вы и вещуны?

То, что Ив делится со мной историей о своем божестве, сомнений у меня не вызывало. Мне было лишь непонятно, чем я заслужила эту сказку. И еще было очень-очень интересно.

— Это вы нас так называете… Я никогда не задумывался почему.

Трисветлый отвечал обиженно, поэтому я решила больше не перебивать, только подалась всем телом вперед, чтоб не упустить ни словечка из чудного рассказа.

— Люди приняли весть стойко. Они не боялись конца, потому что потом им была обещана лучшая, вечная жизнь. Единственным, что мешало достойному ожиданию смерти, была забота о боге. Ибо его на той стороне жизни не ждало ничего. И тогда лучшие умы и самые могущественные маги мира создали артефакт — ключ между мирами, который позволял их божеству уйти, не дожидаясь конца. И бог ушел…

— А тот мир? — Я все-таки не выдержала. — Он все-таки погиб? А люди, которые там остались, получили обещанную вечность?

Ганиэль пожал плечами и не ответил.

— Вместе с богом ушли несколько доверенных жрецов. Мы скитались среди звезд, иногда находили пристанище в каком-нибудь мире, но в каждом из них были свои боги, и они не были рады нам. И вот наконец мы явились сюда…

— А у нас богов, что ли, мало? Да я прямо сейчас пару десятков могу назвать, а про скольких я еще и слыхом не слыхала!

— В том-то и дело. Здесь их много. Одним больше, одним меньше… К тому же мы все равно не сможем отсюда уйти — у нас нет ключа. При последнем переходе артефакт раскололся…

Тишина, наступившая с последним словом Трисветлого Ива, не была гнетущей. Я обдумывала только что услышанное. Ни вещунского бога, ни самих вещунов мне жалко не было нисколечко. Сочувствие вызывал только оставленный ими мир, а точнее, его обитатели. Если Трехликий был таким справедливым божеством, как его только что мне описали, он должен был либо уйти, забрав всех своих людей с собой, либо остаться с ними до конца. Потому что власть — это не только право на поклонение, но и обязанности перед своими последователями.

— Я так понимаю, это еще не вся сказка?

— Это зачин, — кивнул Ганиэль. — Как вы говорите, присказка.

Он медленно отхлебнул вино, поставил бокал на стол.

— Ты уверена, что хочешь услышать продолжение?

— А каково ваше желание?

— Да или нет, девочка. Это просто. На любой вопрос можно ответить «да» или «нет», сделав выбор, завязав узелок вероятности, выбрав свою дальнейшую судьбу.

— Не на любой! — вздернула я подбородок. — Зачем вы меня сюда притащили? Для чего вернули мне память? И за каким лешим вы вообще вмешиваетесь в мою жизнь? Ну что? Да или нет? Вы можете ответить на мои вопросы столь односложно, Светлейший?

Он вскочил и бросился ко мне. Я только пискнула, когда его длинное тело прижало меня к подушке.

— Я же просил называть меня на «ты».

Рот его был сухим и горячим. Когда Ганиэль отстранился, по его подбородку текла моя кровь: только начинающая подживать ранка опять открылась.

— Что ты теперь скажешь?

Я схватила со стола бокал, отпила, только бы смыть вкус чужого неправильного поцелуя:

— Ты победил. Ты сильный. Не трогай меня больше, пожалуйста!

— Когда я возвращал тебе память, ты не была столь целомудренна.

Я покраснела. Вопить знакомое «во сне не считается!» было опрометчиво. А то вдруг он мне вдругорядь примется что-то доказывать. Они-то в своем храме вообще на плотских утехах повернуты, как я погляжу. А чем я его отгонять буду, если он в раж войдет? Подвеской с ракшасом размахивать? Оружия-то у меня больше никакого нет. Я заполошно схватилась за грудь. Кругляш подвески жег пальцы.