— Каких обезьянок?
— Ты будешь папа-обезьяна, а я буду ребёнок-обезьяна и мы будем лазать по игровой площадке.
— Но не на все.
— На горку.
— О'кей. Я буду лазить на горку.
— И ты будешь визжать как обезьяна.
— Папа не может визжать как обезьяна.
— И ещё ты будешь ползать по земле.
— Почему бы мне не быть прямоходящей обезьяной?
— Таких обезьян не бывает.
В ходе переговоров они решили этот сложный вопрос.
— Ну, хорошо, — сказал Тед, — значит, ты будешь визжать и ползать, а я буду чесаться как обезьяна.
— Здорово. Папа-обезьяна, которая чешется.
И они стали карабкаться на какую-то горку, расположенную в Африке, считая себя обезьянами или, что касается Теда, облагороженными обезьянами.
В жаркое июльское воскресенье они явились на игровую площадку, готовясь провести там время; большую часть его Билли провёл над брызгалками, где к нему присоединился и Тед, закатав брюки и сняв туфли и носки, как и большинство родителей. Затем Тед устроился за чтением в сторонке, пока Билли носился вокруг, брызгался водой, прыгал и кувыркался, счастливый от того, что весь день может провести в плавках.
— Будь моим водоносом, — сказал Тед, и Билли, наполнив пластмассовое ведёрко водой, стал носить его к Теду и поливать склонённую голову отца, заливаясь счастливым смехом. Они оставались тут допоздна, и когда спала жара, а тени удлинились, парк обрёл особую прелесть. У Теда было ощущение полноты жизни. Билли весь день хохотал, носясь без устали. Они были одним целым; он не мог отделаться от мысли, что если дети в самом деле умеют приспосабливаться к обстоятельствам, то и взрослые тоже. Оглянувшись, он внезапно обнаружил, что Билли нигде не видно. Его не было ни рядом с брызгалками, ни в песочнице, ни на лесенке, ни на вышке. Тед торопливо осмотрел игровую площадку. Мальчика тут не было.
— Билли! — крикнул он. — Билли! — Тед кинулся ко входу в парк, где располагался бассейн, но Билли не было и там. Билли! Билли! — И вдруг краем глаза он заметил его. Мальчик, покинув площадку, шёл по дорожке парка. Тед кинулся за ним, выкрикивая его имя, но тот не обернулся, прибавив шагу. Но Тед бежал быстрее и наконец оказался в нескольких ярдах от него. И тут он услышал, как мальчик зовёт: «Мама! Мама!», обращаясь к высокой женщине с чёрными распущенными волосами, которая шла перед ним. Билли догнал её и схватил за юбку. Повернувшись, она посмотрела на него, обыкновенная женщина, прогуливавшаяся по парку.
— А я думал, что ты моя мама, — сказал он.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Ларри сказал, что это сделка века: за эти деньги он получит целый дом на Файр-Айленде, совершенно потрясающе, у хозяйки будет нервное расстройство.
— Если останется в доме? — уточнил Тед.
— Понятия не имею. Договорились с четвёртого июля, что приходится на конец недели. Она ещё никого не видела, но когда уик-энд кончится, она задницы от кресла оторвать не сможет.
Тед усомнился, что стоит ли использовать слабость владелицы дома, в результате чего его обитатели могут вызвать у хозяйки нервное расстройство. Но, по настоянию Ларри, он согласился позвонить организатору коммуны, дизайнеру интерьеров, как назвал её Ларри, у которой был десятилетний сын.
— Я, как и все, отношусь к числу одиноких родителей, — сказал Тед по телефону. Он засмущался, уловив, с каким интересом она восприняла его сообщение. Словно бы он обрёл определённую категорию.
Мы бы не хотели, чтобы у нас в доме были откровенные холостяки, — сказала она. — Вы вполне подойдёте. И вымужчина. Нам нужен ещё один мужчина.
В пятницу в половине шестого Этта привела Билли на станцию Лонг-Айленд. Вокзал был переполнен людьми, которые стремились выбраться из города, сесть на ближайший поезд, доехать до пригорода, на берег моря, и Тед отчаянно проталкивался среди толпы. Увидев Этту и Билли, ожидавших его, он так поразился их виду, что сбился с шага. Билли, человечек, который играл для него такую большую роль, главный персонаж в его жизни, в этой мяту щей толпе казался таким хрупким и маленьким. Малыш, хрупкий маленький ребёнок, он держал Этту за руку.
— Привет! — крикнул ему Тед, и ребёнок, кинувшись к отцу, повис у него на шее, словно они не виделись несколько недель; он был искренне поражён тем чудом, что его собственный папа вдруг возник из кишащей вокруг толпы.
Тед всегда считал, что Оушн-Бич в Файр-Айленде слишком запружён людьми, обливающимися потом. Но вдруг, посмотрев на него глазами Билли, приковавшегося взглядом к лоткам с мороженым, к витринам игрушек, к стойкам пиццы — «А ты и не говорил, что тут есть пицца!» — он понял, что Оушн-Бич не уступает Каинам.
Он нашёл дом, ничем не отличающийся от всех прочих бунгало, с портиком над крыльцом, с розовой надписью над дверью, гласившей «Дорогая Глория». Сама обладательница этого имени появилась в дверях — полная женщина, лет под сорок, в обрезанных выше колена джинсах. Её рубашка-безрукавка отвечала последней моде, поскольку откровенно сообщала надписью под вырезом: «Большие Груди». «Должно быть, вы Тед?» — пробасила она низким голосом, и Билли сразу же спрятался Теду за спину. Она представила его «домоправительнице» по имени Эллен, независимой издательнице с одиннадцатилетней дочерью, психиатру Бобу с шестнадцатилетним сыном, который всё лето не отходил от него, и сорокашестилетней владелице магазина «Здоровая пища» Марте, у которой была девятнадцатилетняя дочь. В доме была общая столовая, гостиная и пять спален. Правила предписывали каждому родителю, который явился сюда без своей половины, спать рядом со своим отпрыском.
В соответствии с правилами, текст которых висел над раковиной, каждый родитель нёс полную ответственность за поведение своего ребёнка за обеденным столом. На долю домоправительницы приходилась готовка, но никто, кроме соответствующего родителя, не должен был обращать внимания на капризы ребёнка во время еды. Любой родитель мог в любое удобное время сварить кукурузные початки или явиться на кухню, чтобы под струёй холодной воды остудить их. Эллен, редактор, женщина шести футов ростом, под сорок лет, демонстрировала остальным, как хорошо у неё получаются цыплята. Психиатр, сдержанный сутулый мужчина, сорока с лишним лет, почти не говорил с остальными. Его Сын, такой же сутулый, смахивающий на отца, казалось, и по возрасту, тоже был неразговорчив. Владелица магазина здоровой пищи всем своим внешним видом демонстрировала качество своей продукции — при росте в пять футов и один дюйм она весила около ста девяноста фунтов, а её дочь была на несколько дюймов выше и на несколько фунтов тяжелее. На десерт они предпочитали пирожные из чистого шоколада.
После обеда явился Ларри. За прошедшие несколько лет друзья виделись не так часто, и когда в знакомой обстановке Файр-Айленда снова появился Ларри, они опять почувствовали себя давними друзьями, хотя пышная шевелюра его приятеля поредела и на макушке стала просвечивать тонзура; глядя на Ларри, Тед подумал, что время не щадит и его.
— Вечером предстоит потрясающая вечеринка. Высшего класса. — Это-то у него не изменилось.
— Я предпочёл бы остаться с Билли.
— Бери Билли с собой. Мы его там уложим.
— Ларри, ты потрясающ.
