Ленин кивнул головой и вежливо, почти по-доброму улыбнулся.

Он поднял глаза на толпу, ожидавшую приговора самого диктатора, и хрипло сказал:

— Товарищи, немедленно покиньте зал!

Так как Куно Халайнен и двое прибывших с Лениным финских солдат ловко проложили им путь к дверям, ротозеи покинули зал достаточно быстро.

Ленин сел за стол и, обращаясь к обвинителям, спросил:

— Что сделано на фабрике за время работы этих инженеров?

Обвинитель зачитал список проделанных работ.

— Почему работа была прервана?

— У нас были важные митинги и… закончились материалы, потому что товарищи вынесли их с фабричных складов, — ответил один из рабочих.

— Что об этом скажет товарищ инженер? — спросил Ленин.

Господин Болдырев ответил:

— На складах действительно не нашлось материалов. Почему — не знаю, потому что не я осуществлял контроль. Я — технический советник. Если бы у меня были бронза, медь и сталь, я бы починил неисправные машины. Желая работать честно и производительно, я указывал фабричному комитету на необходимость обязательной работы хотя бы в течение шести часов…

— А сколько тем временем часов работали товарищи? — спросил Ленин.

Болдырев ответил спокойным голосом:

— Учет вел комитет, может быть он и проинформирует вас, товарищ председатель Совета народных комиссаров…

Ленин кивнул головой в сторону обвинителя, который, заглянув в свою папку, заявил:

— Выходило… по два часа и то… не ежедневно…

Ленин встал и, щуря глаза, твердо произнес:

— Расхищение общественной собственности, вредительская потеря времени, прикрытый революционными митингами саботаж, товарищи?! Диктатура пролетариата была вами введена для того, чтобы мы смогли растоптать буржуазию и любую другую враждебную нам часть общества. Поэтому необходим напряженный труд каждого рабочего. Не шесть, не восемь, а десять, четырнадцать или двадцать четыре часа работы! Слышите?!

Рабочие сорвались с мест и начали кричать:

— Это еще худшая каторга, чем при буржуях?! Где же завоевания революции? Где социалистический рай, о котором вы писали и кричали? Где освобождение трудящегося народа? Ни хлеба, ни отдыха после тяжкого труда в капиталистическом ярме!

Ленин по-доброму улыбнулся, хотя его пухлые губы искривлялись и дрожали.

— Товарищи! — сказал он. — Вы совершили революцию и победили, чтобы построить рай, о котором говорите. Чтобы строить, надо поработать, а не болтать, не болтать, чем вы и занимаетесь уже три месяца! Смотрю я на вас и думаю: вот эти добрые люди и отважные революционеры, которые взобрались на высокое дерево, уселись, восхищая весь мир, на самую высокую ветку и принялись ради забавы ее рубить! Смотрите, как бы не упали с верхушки дерева и не разбили себе лбы. Кто тогда будет лаять? !

Громкий смех разошелся по залу.

Ленин понял, что у него уже есть сторонники в лице присутствовавших на разбирательстве свидетелей, поэтому продолжил с ядовитой усмешкой:

— Ничего не делается против вашей воли! Мы выполняем ваши наказы. Вы решили в поте лица трудиться так, чтобы в течение двух месяцев наверстать не сделанную за десятилетие работу, чтобы за два года догнать Европу, которая опередила нас лет на пятьдесят! Тем временем тот самый пот — это два часа работы и шесть часов лая?! Как у вас глотки не опухнут, милые товарищи? Вы, видимо, завидуете Керенскому, который денно и нощно только и занимался болтовней? Он, кажется, даже во сне произносил речи! Вы ведь не хотели, я слышал это на митингах, идти за советом Козьмы Пруткова, рекомендовавшего «поспешать медленно»? Помните, что наши враги не спят! А когда они двинутся на нас, не помогут никакие разговоры! Вы можете заболтать свое дело и умолкнуть только тогда, когда на вашей шее сожмется петля генералов!.. Труд, труд, труд, товарищи! Для победы вашей революции и вашего счастья необходимо приложить все усилия!

Он замолчал и, шепнув несколько слов комиссару труда, заявил спокойным, решительным голосом:

— Именем трудящихся постановляю: инженеры остаются на фабрике, комитету ставится обязательное условие: в течение недели производить столько же, сколько производила фабрика в первый период работы инженеров! Если это не будет выполнено, предстанете перед военно-полевым судом за саботаж! Пролетариату не знакома лень и пощада, товарищи!

Рабочие расходились молчаливые и задумавшиеся.

Они чувствовали, что на них опускается тяжелая, ужасающе грозная и ранее неизвестная рука.

Инженеры, поддержанные приговором Ленина, горячо уговаривали рабочих трудиться, призывали собственным примером, советовали, но те кивали головами и ворчали:

— Теперь поздно уже! Машины наполовину неисправны, материалов нет. С этим никто ничего не поделает!

Один за другим они записывались в Красную армию, убегали в деревню, с которой русский рабочий никогда не прерывал кровных связей; более умные пытались занять должности в многочисленных руководящих органах новой России, с каждым днем превращавшейся в государство бюрократов, жирующих на теле народа.

Наконец фабрика закрылась. Болдыревы были свободны. Их это огорчало, потому что они не были согласны с коллегами, которые, считая правление большевиков недолговременным явлением, упорно бойкотировали «правительство захватчиков и предателей».

Болдырев и его сыновья думали иначе. Они не верили в скорый закат революции, потому что, по их оценке, она была всего лишь этапом создания мощного движения и должна была пройти через несколько периодов в течение нескольких лет. Как честные граждане, они не могли и не хотели оставить родину беспомощной, видя, как она распадалась и разрушалась от лживых рук теоретиков, мечтателей, преступников и темных простаков.

Петр Болдырев говорил:

— Мы, специалисты, должны остаться на своих местах, потому что мы нужны любому правительству. Необходимо помнить, что последнее, твердое и решающее слово скажет крестьянин. Он топнет ногой, выругается, согнет одержимых и установит порядок надолго. Как же он обойдется без подготовленных профессионалов? Ведь крестьянство не поверит сброду в кожаных куртках, с папками под мышкой, этим тысячам разнообразных комиссаров, которые разрушают Россию и требуют, чтобы деревня их кормила? Крестьяне вообще не имели с городом ничего общего, а теперь вдруг город повесил им на шею комиссаров-паразитов, чуждых им и не вызывающих даже уважения, потому что часто они темные и необразованные. Власти требуют от крестьян хлеба, мяса, масла для Красной армии, ничего за это не платя, потому что город не имеет никакого товара, кроме газет, брошюр, лозунгов и других революционных декораций. Мы должны ждать прихода мужика с крепкой жердью и твердым кулаком, чтобы помочь ему в