Армянин побежал встречать новых гостей.

Это были какие-то совсем простые люди, но их грозные, хищные лица и смелые глаза обращали на себя внимание.

— Хи-хи! — тихо рассмеялся Буров. — Сегодня тут будет весело! Пришли бандиты, а с ними сам главарь Челкан. Не бойся! Эти джентльмены не будут никого грабить. Вчера им удалось провернуть одно доходное мероприятие… Они пришли сюда развлечься, поиграть в карты, расслабиться, а что им еще делать с деньгами? И так завтра они попадут в руки «чека»; сами встанут к стенке, а деньги, если от них что-то останется, — попадут в карманы товарища Гузмана, шефа этого глубокоуважаемого учреждения!

— Насколько я понял, Кустанджи дал тебе… взятку? — шепотом спросил Болдырев.

— Фи, какое буржуазное слово! — со смехом возразил Буров. — Он заплатил мне дань. А что ты думал, что я всю жизнь собираюсь провести в этом коммунистическом болоте? Скоплю себе несколько тысяч долларов и драпану за границу. Эти преступники и обманщики мне уже надоели по горло!

Петр с удивлением посмотрел на приятеля. Жизнь и его помяла и переделала на свой манер, — совсем по-другому, нежели его самого, брата Георгия и семью Сергеевых.

Он взглянул на Бурова с неприязнью, но в тот же момент у него в памяти всплыли слова Евангелия:

— Не судите, да не судимы будете…

Уже спокойным голосом он спросил приятеля:

— Как это возможно, что бандиты входят в заведение, где находится милиция?

— Ха-ха! Они знают, что Кустанджи решит эту проблему спокойно! — рассмеялся Буров. — Но пойдем! Покажу тебе это заведение. Здесь есть на что посмотреть! Уверен, что такого нет нигде в мире… Разве что в Буэнос-Айресе, потому что Кустанджи убеждал, что подражал лучшим аргентинским образцам. Но я думаю, что он лжет…

Они шли по длинному коридору. По обеим его сторонам тянулись прекрасно оформленные коврами, восточными тканями, узорными подушками и зеркалами комнаты. Прикрытые прозрачной драпировкой двери позволяли видеть все, что происходило в полутемных пристанищах разврата.

Сюда приходили гости из игрального и танцевального залов, наблюдали с интересом и возбуждением в глазах, делали громкие замечания, шутили и смеялись.

Страна, в котором так бессовестно процветает разврат, обречена на исчезновение! — удивительно серьезным голосом произнес Буров.

Петр недоуменно поднял на него глаза.

Милиционер, не меняя тона и угрюмо глядя, сказал:

— Искоренили веру, закрыли и осквернили церкви, святые иконы продали в заграничные музеи. Своей религией сделали насилие и разврат. Это не должно пройти безнаказанно! Тем более что Ленин совершенно искренне, как фанатичный аскет, ведет нормальный, скромный и простой образ жизни, веря невозмутимо, почти безумно, что ведет человечество к счастью… Есть во всем этом дьявольская фальшь, одурманивающая людей ядом, отуманивающая мозги и парализующая волю. Если бы Ленин пришел к Кустанджи, я не сомневаюсь, что выстрелил бы в голову, сначала ему, а потом — себе!

Они прошли в «черный будуар». Это был просторный зал с огромным зеркалом на потолке. Стены, драпировка, ковер — все было черным; на этом угрюмом фоне в белых рамках висели темные гравюры, представляющие страшные, изобретательные, вызывающие содрогание порнографические сцены.

На низких софах, горах подушек и прямо на ковре лежали гости, державшие в руках голые, извивающиеся тела девочек.

Их белые, узкие плечи, словно японские, шелковые кружева маячили на черном фоне. Гости лениво, тяжело склонялись над столиками и бросали в высокие бокалы с ликерами маленькие пилюли с кокаином или передавали друг другу серебряные табакерки с дурманящим нюхательным порошком.

Постепенно посетители впадали в благостное, полусознательное состояние. Сжимая маленьких, развратных девчонок, они лежали с мечтательными лицами и широко открытыми, видящими перед собой белый призрак смерти глазами.

Некоторых охватывало бешеное безумие и заставляло кричать, смеяться, по-зверски рычать. Такие клиенты набрасывались на служанок. Царапали их белые тела, кусали тонкие шеи и сжимали в похотливых объятьях, возбуждаясь от стонов боли.

— Пойдем отсюда, пойдем! — прошептал Петр и побежал по коридору, как будто за ним гнались злые, больные призраки.

В танцевальном зале танцевали возбуждающее танго. Молодой американец, заглушая пианолу, высвистывал мелодию, полусознательно глядя на выскальзывающую из его рук танцорку.

Еще один иностранец, беспомощно крича, искал себе пару. Убедившись, что все женщины уже заняты, он перешел в игровой зал, приблизился к княжне и обнял ее.

Она оттолкнула потные руки мужчины и с достоинством посмотрела на надоедливого ухажера.

— Я приглашаю госпожу «товарища» на танго — пробормотал он на ломаном русском, протирая свои пьяные глаза.

Женщина медленно встала.

— Эй, Тамара! — донесся громкий окрик, после которого последовал пронзительный свист. — Плюнь на это буржуйское чучело и иди сюда!

К ней от столика бандитов шел Челкан.

Рослый, хищный, ловкий в каждом движении, уверенный в своей силе, он смотрел на женщину похотливо и властно.

— Н-ну, беги сюда, девка, и поспеши! — крикнул он снова, да так громко, что из глубины заведения, тяжело дыша, прибежал обеспокоенный Кустанджи.

Женщина гордо выпрямилась и, щуря глаза, вызывающе бросила:

— На колени, хам, бей три раза своим глупым лбом в пол и проси, тогда, может…

Челкан разразился смехом.

— Ты что, Тамарка, с ума сошла? — воскликнул он. — Забыла уже, сколько раз была со мной? Опять начинаешь бунтовать? Подлая княжеская кровь начинает бурлить? Я выбью это из твоей головы! Н-ну, не дразни меня, и бегом… благородная княжна, к Челкану!..

Он несколько раз свистнул, глядя на Тамару с презрением, как на собаку.

— Не хочешь просить покорно, на коленях, с поклоном до земли? — угрожающе спросила она.

Он ответил омерзительным, гнилым матом.

Тамара подняла вдруг голову. Ее лицо ужасно исказилось, губы широко раскрылись и выплеснули желчные, злые слова:

— Вы думаете, хамы, рабы, которых отец мой сек нагайкой, что я здесь буду всю жизнь с вами прозябать, как голодная, бездомная собака? Помню я тебя, Челкан, когда ты был сторожем и привел меня с улицы в свою берлогу. Я умирала тогда с голоду, а ты мной торговал, бил, издевался надо мной, когда я, больная, истощенная, одетая в лохмотья ничего не могла заработать. Тогда сквозь грязные лохмотья никто, не мог рассмотреть мое тело… Надоели вы мне, грязные псы, отбросы! Я свое дело сделала… Сотни из вас уже гниют… На всю жизнь запомните вы княжну Тамару!

Она принялась смеяться и топать ногами.

— Ты пьяна! — крикнул Челкан и прыгнул к ней.

Тамара засунула руку в сумочку.

Через мгновение раздались три выстрела.

Бандит пошатнулся и рухнул со смертельными ранами в животе и голове. Женщина лежала неподвижно, а из уголка ее губ вытекала струйка крови.

Петр Болдырев быстро, не дожидаясь Бурова, покинул заведение Аванеса Кустанджи.

Он вернулся домой, разбудил брата и до утра рассказывал дрожащим голосом о том, что увидел в логове старого армянина.

Назавтра в утренних газетах он прочитал, что отважный комиссар милиции Буров выследил грозного бандита Челкана, который вместе со своей любовницей Тамарой прокрался в частную квартиру иностранца, турецкого торговца Кустанджи, с целью грабежа. После кровавой схватки Буров прикончил бандитов.