найдешь? За универсамом, желтый такой дом, вход с торца. Да сразу увидишь вывеску…

— Найду, Кать, найду! Все, я уже выхожу, жди!

Положила трубку, бросилась в спальню, принялась лихорадочно натягивать брюки с блузкой, будто опаздывала куда. Секунду подумав, брюки сняла, надела юбку. На улице сырость непролазная, чего она будет в кафе сидеть с мокрыми брючинами… Так. Так… Теперь макияж перед зеркалом освежить… Опа! А макияжа-то и нет никакого, слезами смылся! Ну да ладно. И так хорошо, не на свидание же идет. Причесаться и — бегом из дома… Как хорошо, что ей Филимонова позвонила, можно сказать, спасла! Хотя от чего спасла…

Выглянувшее скупое солнце растопило снежную кашу окончательно, вода собралась в лужи, подернутые стылой рябью. Кажется, и асфальта под ними нет, ступишь и провалишься в бездну. Но и обходить неохота, там Филимонова ждет…

Вот же — придумала себе Филимонову как причину для торопливости! Бежишь, матушка, бежишь от настигнувшего тебя откровения! Втянула голову в плечи и бежишь! Не успела еще спасительные зацепочки придумать, страшно тебе, да? Лучше бы дома посидела, обдумала, по полочкам весь разговор с Леркой разобрала…

Ладно, потом по полочкам. Не хочется сейчас разбирать все по полочкам, если честно. Да и Лерка тоже… Подумаешь, обвинительница выискалась! Не может ребенок свою мать ни в чем обвинять, не имеет права! Еще молоко на губах не обсохло, а туда же…

Мысли прыгали в голове, сбивались вместе с торопливым дыханием. Да, не может обвинять… Не имеет права… И к черту ее намеки на всякие бумеранги из прошлого, не понимает она ничего в ее жизни! Тоже, сравнила… И вовсе она мамин флаг не подхватывала, она их с Антоном любопытным смирением не истязала… Лерка, дурочка, и близко не знает, что это такое — смиренная энергия контроля! Не знает, как в эту дыру все нутро утягивается, как лихорадит потом, звенит раздраженной пустотой в организме! Нет, Лерка, не права ты, совсем не права. Не надо сваливать все в одну кучу, мешать божий дар с яичницей…

Так, хватит бежать. Нужно успокоиться, дыхание выровнять. В конце концов, не для того она неделю отпуска себе взяла, чтоб окунуть себя в пугающие откровения. Она ж хотела за эту неделю решить… А впрочем, чего там решать-то, и так все ясно. Завтра пойдет к Козлову — сдаваться. Уже и котомку с пижамой да зубной щеткой собрала… Может, в больнице ей вообще никаких шансов уже не оставят? Тогда и откровения, и потенциальный порядок на полочках будут никому не нужны…

Все, добежала, кажется. А вывеска у кафе симпатичная — желтые буквы по синему полю, издалека видна. И звучит заманчиво — «У Саши». Ох, затейница Филимонова, как придумала! Так и хочется зайти, посмотреть — что там за Саша такой амбициозный, кафе практически своим именем назвал… Никому и невдомек, что Саша-то женского рода, оказывается! Здравствуйте, дорогой посетитель, очень приятно с вами познакомиться! Я и есть красна девица Саша, милости прошу, чего откушать пожелаете?

Да, дочка у Филимоновой красавица выросла… А главное — мать любит, вроде как подружки они с ней. И как это Филимоновой удалось… Даже и в бизнес — рука об руку…

Поднялась на высокое крыльцо, крытое зеленой синтетической дорожкой. Потянула на себя стеклянную дверь с резной ручкой — весело тренькнул колокольчик над головой. В крохотном холле — пальма, столик администратора, оранжевый диванчик в углу. А за столиком — Филимонова, уже расплылась в улыбке широким лицом! Ой, да как же она растолстела…

Взвизгнули по-поросячьи, обнялись, вжались друг в друга, покачались из стороны в сторону. Ни дать ни взять — две несерьезные первокурсницы…

— Ну, Анька, ну, ты молоток! — цепко ухватив, потрясла ее за талию Филимонова. — Дай-ка я на тебя посмотрю… Повернись! О-о-о… Узнаю прелестный профиль… Ах ты, моя Нефертити окаянная! Помнишь, это ведь я первая заметила, что ты профилем на нее смахиваешь!

— Да брось, Кать! Тоже, придумала…

— И ничего не придумала! Ну-ка, давай потяни шею… — тронула она ее пальцами за подбородок, приподняв его вверх, — о, вот так, вот так… Ну, что я говорю! Ну чистая ж Нефертити, если приглядеться! А если еще и малахай высокий на голову присобачить, вообще не отличишь! Помнишь, как мы с девками изгалялись, этот малахай тебе из полотенец крутили? У меня где-то даже фотка есть — сидишь, гордая, в профиль, с малахаем на голове… И возраст тебя не берет, надо же! Сколько лет мы не виделись, Аньк?

— Да всего-то три года…

— Ну, знаешь! Для нашего возраста три года — большой срок. А ты за эти три года совсем не изменилась, так и держишься в худобе-стройности, ни килограмма лишнего! А я вот, смотри, нынче какой поросенок…

Филимонова собрала в кучку щекастое лицо, издала смешной звук, похожий на хрюканье. И впрямь — на поросенка похожа… Носик толстой кнопкой, пухлые щеки, глазки умильные из-под белесых бровей. Она и в юности такая была — добрая смешная поросятина Филимонова…

— Да ладно, Кать. Хорошо выглядишь. Свежо, сытенько.

— Ага, вот именно — сытенько! Я уж давно на себя плюнула, разве тут похудеешь? Как начнут на кухне солянку готовить, как запах бульона на копченостях поплывет, у меня сразу желудок в обморок падает!

— Да, и впрямь вкусно пахнет… — потянула Аня носом, тут же почувствовав, как проголодалась.

— А мы сейчас с тобой по соляночке-то и вдарим! И по цыпленку! У меня повар таких цыплят готовит, это ж просто произведение искусства, я тебе скажу! Ренессанс с декадансом, травками да мускатным орехом приправленный! Сейчас, погоди, я только Сашку кликну… Мы по очереди тут администрируем…

— Да? А я думала — у тебя отдельный кабинет…

— Да на кой он мне? Я ж сюда работать хожу, а не командовать! Да и кем особо командовать-то? В штате два повара, две официантки да бармен… Да, еще Сеня с Веней…

— А кто это — Сеня с Веней?

— Погоди, Каминская, не гони. Сейчас сядем, все тебе покажу-расскажу.

Подойдя к двери в зал, махнула официантке, проговорила строго и в то же время чуть панибратски:

— Светуль, кликни Сашу, пусть сюда идет… И обслужи нас с подругой, мы вон там сядем, за дальним столиком. Принесешь две солянки, два цыпленка, пусть Олежка еще овощец нарежет… Ну, и водочки, само собой…

— Поняла, Екатерина Дмитриевна, — с готовностью улыбнулась официантка, — сейчас все будет… Правда, немного подождать придется, Олежка еще над солянкой колдует, но, я думаю, минут через двадцать…

— Ничего, подождем. Посидим, поговорим пока. Давай, Светуля, давай! Не ударь перед моей подругой лицом в грязь. И Сашку не забудь кликнуть!

— Да, да, сейчас…

— Они что у тебя, все Светули да Олежки? — спросила она со смешком, когда официантка упорхнула из поля зрения.

— Ну да… А что? Они у меня все хорошие ребята. Коллектив дружный, почти семейный. Недавно вон у Светки мать заболела, так мы все на операцию скидывались. Ну, я, само собой, больше всех из месячной выручки отмусолила. Надо людям помогать, иначе на фига это все…

— Узнаю, узнаю Филимонову… Какая была, такая и осталась, душенька сердобольная!

— Ну ладно, не изгаляйся шибко-то. Не такая уж я сердобольная и строга бываю. Жизнь, Анька, штука грубая, лишней сердобольности не признает. Снимай пальто, вешалка у нас в зале, под гардеробную места не хватило.

— Мам… Звала?

Она обернулась на голос-колокольчик — за филимоновской спиной стояла Саша, смотрела на нее с веселым любопытством.

— Здравствуйте, тетя Аня…

— Сашенька, да тебя не узнать! Какая ты стала… стильно-модельная! И раньше красавицей была, а теперь… Ну, вообще, слов нет…

— Ладно, не перехваливай мне девку, Каминская, сглазишь еще! — нарочито сердито махнула рукой