Утвердив план перебазирования летного эшелона полка, я рассказал летчикам об особенностях нового аэродрома и проинструктировал их о выполнении посадки при перебазировании. Вечером, посадив в самолет восемь человек передовой команды, я перелетел в Цымбалово. Там мы развернули командный пункт, установили связь со штабом дивизии, а представители от эскадрилий начали готовить в селе помещения для летного и технического состава и размечать стоянки самолетов.

Перебазирование прошло четко и организованно. Уже через два часа после посадки на новый аэродром все самолеты и экипажи были приведены в боевую готовность.

В день перебазирования, при уточнении обстановки на полетных картах, мы провели линию фронта западнее Нежина. Войска 60-й армии Черняховского освободили этот город. Впереди был Киев. Личный состав переживал большой боевой подъем. Все жили мечтой помочь братьям-украинцам и принять участие в освобождении столицы Украины Киева.

Пять дней мы просидели в Цымбалово, не сделав ни одного боевого вылета, а 20 сентября перебазировались на аэродром Конотоп.

Аэродром Конотоп был освобожден нашими войсками при участии боевой группы, сформированной из личного состава батальона аэродромного обслуживания. Эта боевая группа ворвалась на аэродром, перерезала все провода к заминированным объектам аэродрома и тем самым сохранила большинство кирпичных зданий, ангаров и других аэродромных сооружений. Под углом каждого здания в городке Конотопского аэродрома лежали пятисоткилограммовые бомбы, с помощью которых фашисты собирались взорвать все сооружения.

Личный состав мы разместили в кирпичных казармах, а командный пункт — в железобетонном бункере. Устроились мы в Конотопе хорошо. Не давали нам отдыхать только фрицы, которые каждую ночь бомбили аэродром. Из-за этого нам часа по два приходилось отсиживаться в щелях. Однажды бомбежка застала меня на командном пункте в железобетонном бункере. Резонанс от рвущихся вблизи бункера бомб был настолько велик, что казалось, перелопаются барабанные перепонки и разорвется голова.

Утром 21 сентября Стороженко довел до летного состава изменения линии боевого соприкосновения. Летчики и штурманы, достав из планшетов истрепанные карты, наносили новое положение наших войск. За последнюю операцию все полетные карты были покрыты лапшой из синих и красных линий от Севска и далеко за Нежин. Теперь линия фронта острым клином врезалась в Днепр севернее Киева на участке Мнево, Чернобыль и вплотную подходила к Чернигову.

С аэродрома Конотоп начали поддерживать войска, вышедшие на Днепр и к Чернигову, ударами по отходящим колоннам фашистов и по резервам в районах сосредоточения. Ведущими в эскадрильях посменно назначались Помазовский и Стеба, Кондрашов и Абазадзе, и только вторую эскадрилью бессменно водил в бой капитан Никонов.

Вскоре у нас стало не хватать некоторых типов бомб, а рядом с Конотопом на площади в несколько гектаров находился захваченный нашими войсками склад немецких боеприпасов. Командир корпуса Антошкин приказал мне вместе с инженером корпуса по вооружению на трех бомбардировщиках в течение пяти дней провести испытания немецких трофейных бомб. Техники и механики по авиавооружению сделали простые приспособления для подвески трофейных бомб под самолеты, и мы выполнили пятнадцать испытательных бомбометаний. Бомбы нормально сбрасывались, хорошо взрывались и поражали цели. Со штурманом полка Каменским пришлось уточнить время падения бомб и составить таблицы для выполнения бомбардировочных расчетов.

Когда в заданный срок мы доложили командиру корпуса о результатах испытаний и изложили рекомендации по использованию трофейных бомб, он поблагодарил нас и сказал:

— В Конотоп прибыли два эшелона наших бомб и на подходе еще два эшелона. Так что будем бить фашистов нашими советскими бомбами. Это надежнее, а трофейные пусть пока полежат в запасе.

Боевые расчеты эскадрилий из-за потерь сильно похудели. Поэтому, закончив испытания трофейных бомб, я занялся подготовкой и вводом в строй пяти новых экипажей. Летный состав новых экипажей давно уже изнывал, приставая к командирам эскадрилий и ко мне с просьбами включить их в боевые расчеты, но с июля месяца мы вели боевые действия почти без передышки, и до молодых экипажей ни у кого не доходили руки.

В короткую программу ввода в строй молодого летного состава я включил проверку техники пилотирования, тренировочные полеты по кругу и в зону, по маршруту, на бомбометание, воздушную стрельбу, связь, разведку, групповую слетанность и в заключение полет на облет района боевых действий всей группой. При утверждении программы командир полка приказал выполнить ее в течение двух недель и все новые экипажи допустить к полетам на боевые задания.

Экипажи летчиков младших лейтенантов Васильева, Гилизидинова, Морозова, Тропынина и Уткина с энтузиазмом приступили к полетам, молодые летчики быстро восстановили навыки в выполнении взлета и посадки, овладели полетами в боевых порядках. Используя хорошую радиосвязь для отработки наиболее сложных элементов, таких, как маневрирование в огне зенитной артиллерии и при отражении атак истребителей, я провел показные полеты с объяснением своих действий по радио. Штурманы восстановили навыки в ориентировании и бомбометании по цели, а радисты — в наблюдении за воздухом и воздушной стрельбе. В процессе учебных полетов особое внимание уделялось сколачиванию экипажей и непрерывному поддерживанию связи с ведущим группы бомбардировщиков.

Из всех молодых летчиков уверенностью, инициативой и точностью выполнения заданий особенно выделялись Тропынин и Гилизидинов, хотя и остальные летали очень хорошо. Нашим полетам мешали только самолеты Ли-2, прилетавшие на наш аэродром из Москвы и с других аэродромов с грузами для войск, форсирующих Днепр.

В последние дни сентября и в начале октября резко возросло напряжение наших боевых действий по поддержке войск фронта, форсировавших Днепр и Сож. У меня отобрали все бомбардировщики для выполнения боевых задач, и командир полка послал меня на аэродром Хибаповка для организации перебазирования туда полка. В связи с этим полеты на ввод в строй молодых экипажей пришлось прекратить и организовывать перелет полка на новый аэродром и вести боевую работу. А боевые действия становились все напряженнее.

28 сентября к реке Сож южнее Гомеля вышли войска 65-й армии Белорусского фронта и на другой день начали форсировать реку у деревни Ново-Терешковичи[188]. Противник оборонял западный берег реки Сож четырьмя пехотными дивизиями. Наши наземные войска вступили в крайне тяжелые бои за форсирование реки и удержание захваченных плацдармов.

Наши бомбардировщики с 29 сентября по 6 октября, действуя эскадрильями по пять-десять самолетов, поддерживали бои наземных войск за удержание плацдармов, уничтожая бомбардировочными ударами артиллерию, опорные пункты и резервы противника, выдвигавшиеся к участкам форсирования и к плацдармам. Преодолевая противодействие зенитной артиллерии и отражая атаки истребителей, эскадрильи бомбардировщиков все боевые вылеты выполняли без потерь. Но из-за непрерывной боевой работы и трудных условий эксплуатации самолетов начались отказы авиационной техники в воздухе.

2 октября, при возвращении с боевого задания, самолет летчика Дуботолкина Д. М. из-за отказа гидросистемы выкатился с посадочной полосы, в результате чего сломалась передняя стойка шасси и была деформирована передняя кабина. В этот же день возвратился с боевого задания и произвел посадку с бомбами летчик Гадючко М. А. В воздухе на его самолете из-за отказа гидросистемы не убралось шасси. Через четыре дня этот же экипаж опять произвел вынужденную посадку с бомбами из-за остановки левого мотора.

Командир звена А. Калмыков 3 октября, взлетев на боевое задание, обнаружил отказ пилотажных приборов. Пока выяснял причины отказа, потерял свою эскадрилью и, не выполнив задания, произвел посадку с бомбами[189].

Я попросил старшего инженера полка Галому усилить контроль за подготовкой самолетов к боевым вылетам, на что он ответил: