После встречи и представления Рикенбекер сказал:

— Майор, покажите мне, где ваши самолеты.

Я пригласил Рикенбекера пройти на стоянку. Все бомбардировщики были так хорошо замаскированы под кронами деревьев, что их не было видно ни с воздуха, ни с аэродрома. Пройдя всю стоянку, Рикенбекер внимательно осмотрел один бомбардировщик, проверив и оценив бомбовую зарядку и боекомплекты пулеметов. Увидев, что на американских бомбардировщиках стоят советские крупнокалиберные пулеметы, Рикенбекер сказал:

— На следующий год вы будете получать из Штатов бомбардировщики с американскими крупнокалиберными пулеметами и 20-миллиметровыми пушками.

Затем, указав на мотористов и оружейников, он спросил:

— А почему ваши механики вырядились во все новое и выглядят, как зеленые деревенские леденцы?

— Они одели все новое в честь вашего приезда, господин Рикенбекер, — смущенно ответил командир корпуса.

Выразив восхищение маскировкой и боеготовностью самолетов, Рикенбекер заявил:

— Бомбардировщики содержатся у вас хорошо. Я хотел бы посмотреть, как вы умеете летать и воевать на них.

Взлет звеньями, сбор в боевой порядок и посадку блестяще продемонстрировали летчики первой эскадрильи под командованием Помазовского, а полет на боевое задание показала третья эскадрилья под командованием Кондрашова. С командного пункта корпуса организовали надежное непосредственное прикрытие эскадрильи Кондрашова двумя восьмерками истребителей.

После посадки третьей эскадрильи и просмотра Рикенбекером мокрых фотоснимков результатов удара, мы организовали торжественный обед в честь американского гостя. На обеде были произнесены речи за Сталина и Рузвельта и за разгром фашистской Германии.

Перед приездом Рикенбекера всем было выдано по две пачке папирос — «Северная Пальмира» и «Герцеговина Флор» с предупреждением до приезда гостя папиросы не курить, а когда Рикенбекер попросит дать ему закурить, то предлагать папиросы следует только из этих пачек.

Когда после речей Рикенбекер попросил, наконец, закурить, к нему потянулись сразу пять или шесть рук с шуршащими фольгой коробками папирос. Но в этот момент вперед всех к нему протиснулся командир батальона майор Яковлев и протянул вышитый кисет с махоркой.

Рикенбекер взял кисет. Достал из него щепотку махорки, потер ее между пальцами и в наступившей тишине сказал:

— Это не табак, это солома, пропущенная через лошадь.

Смущенного Яковлева отвели в сторону советские офицеры, сопровождавшие гостя. Только потом мы узнали, что эта шутка была заранее заготовлена американским представителем.

Взяв папиросу «Северная Пальмира», Рикенбекер спросил у меня о том, сколько мной выполнено боевых вылетов. Когда я ответил, что у меня около ста боевых вылетов, он сказал:

— У американских летчиков-бомбардировщиков установлена максимальная норма двадцать пять боевых вылетов, после чего они возвращаются в Штаты и в боевых действиях больше не участвуют.

Потом Рикенбекер взял шестигранную рюмку и произнес:

— Эту рюмку я возьму у вас на память. Вы хорошо воюете на американских бомбардировщиках. Я расскажу об этом президенту Рузвельту, а он пришлет вам всем награды от нашего правительства.

После обеда Рикенбекер сфотографировался с командиром корпуса и с одним из лучших наших летчиков — Архангельским и улетел.

Свое слово Рикенбекер сдержал. Он прислал нам в полк фотографию, на которой Рузвельт и его жена подняли бокалы, а Рикенбекер поднял перед объективом нашу шестигранную рюмку. Вместе с фотографией были присланы и американские ордена и медали, которыми командование корпуса наградило личный состав.

14 июля ночью двенадцатью бомбардировщиками мы нанесли бомбовый удар по складу, штабу и скоплению живой силы на северо-западной окраине Брасово, по которым перед нами днем действовали бомбардировщики 3-го бомбардировочного корпуса[146].

Пролетели железную дорогу от Орла на Курск.

— Впереди Брасово, — сообщает штурман.

Над целью мечутся голубые ножи прожекторов. На летящем впереди нас самолете командира звена Миленького скрестились два луча прожекторов. К ним присоединился третий, затем четвертый. Вокруг ярко освещенного бомбардировщика красными звездочками вспыхивают десятки разрывов зенитных снарядов. Трудно Миленькому со штурманом Чернышовым.

— Боевой, — передает Желонкин.

Наш самолет захватывают в свои лучи вражеские прожекторы. Включив в кабине полное освещение, выдерживаю боевой курс по приборам.

— Бомбы сброшены, цель в огне пожаров, — сообщает Желонкин.

Вырвавшись из лучей прожекторов, несколько минут лечу тем же курсом на запад, привыкая к темноте, а затем беру курс на свой аэродром.

Ударом бомбардировщиков нашего полка мы усилили разрушения и пожары на цели, возникшие от дневного удара бомбардировщиков[147].

В ночном налете отличились экипажи летчиков Рудя, Архангельского, Черепнова, Муратова и новые командиры эскадрилий Помазовский и Никонов.

Рудь после сбрасывания бомб по цели снизился в стороне на малую высоту и, атаковав прожекторы противника, заставил два из них погаснуть.

Остальные прожекторы немцы после этого начали периодически выключать.

Архангельский, обнаружив стреляющую зенитную батарею, снизился и атаковал ее с двух заходов, заставив прекратить огонь.

Черепнов демонстративными действиями, несколько раз заходя на цель и отворачивая от нее, дезорганизовал прожектора и огонь зенитной артиллерии противника, а потом снизился и нанес мощный бомбовый удар по складам противника, в результате которого возник еще один очаг пожара. Постепенно, с каждым новым боевым вылетом, у Чзрепнова менялось представление о смелости и мужестве. Он стал понимать, что успех выполнения боевой задачи достигается точной оценкой возможностей противника, сохранением самообладания в критических ситуациях и правильным выбором тактики действий. Всему этому Черепнов учился у своих старших товарищей.

На самолете Муратова осколком зенитного снаряда над целью была перебита электропроводка, в результате чего отказали внутренняя связь, радиополукомпас и освещение. Используя условные сигналы, штурман Черногорский и летчик Муратов привели самолет на аэродром, где благополучно произвели посадку.

После посадки моего самолета командир полка поручил мне принять самолеты, возвращающиеся с боевого задания, а сам пошел на командный пункт.

Вскоре по нашему аэродрому сбросили бомбы два фашистских бомбардировщика. Они разбили взрывами бомб световые посадочные знаки, повредили посадочную полосу и забросали аэродром листовками. Утром, построив личный состав полка в две шеренги, мы прочесали весь аэродром, собрали и сожгли все вражеские листовки.

На командном пункте ко мне обратился командир эскадрильи Помазовский:

— Товарищ майор, разрешите слетать эскадрильей на боевое задание днем! Мне надо потренировать летный состав.

Я отказал Помазовскому, указав, что нельзя тратить силы перед крупной операцией, а он продолжал просить. Было понятно, что боевой вылет Помазовскому нужен был для того, чтобы утвердиться в должности командира эскадрильи, но разрешать вылет было нельзя.

Молодые летчики немного страшились встречи с истребителями противника и внезапного обстрела зенитной артиллерии и с уважением смотрели на «стариков» — в большинстве командиров звеньев, а также летчиков Черепнова и Муратова. «Старики» держались особняком и снисходительно делились боевым опытом с молодыми необстрелянными экипажами.