Сергей Николаевич, поражённый неожиданным известием, молчал.

Матвеич оглянулся:

– Чего? – И, багровея, закричал, наступая на девчонку: – Где война? Яка война, я тебя спрашиваю?! – Он снова оглянулся, как будто война должна быть где-то рядом, а он её не видел.

– Ну, война! С Гитлером! По радио сказали! – сердито заговорила девочка. – И чего это вы кричите, диду! Идите лучше до председателя, а я на хутора побегу.

Она вскочила и прыгнула на тропинку.

– Эй, слухай! Слухай! – кричал ей вслед Матвеич. – Стой, кажу, бисова душа!

– Нема колы! – звонко донеслось из пшеницы.

Старик посмотрел в небо, широко развёл руками. По багровым щёкам его катились крупные капли пота, глубокий шрам побелел, брови сдвинулись.

– Значит, порешили они на нашу землю идти, – тихо, с угрозой сказал он. – Добре. Добренько… Хай идуть… – Он застегнул доверху пуговицы на своей гимнастёрке. – Добре! Встринемось!

Сергей Николаевич мгновенно представил себе пионерский лагерь в лесу, Митю…

Нагнувшись к своему рюкзаку, он поспешно вынимал из него свёртки, предназначенные для Оксаны. Потом вытащил горн, протёр его носовым платком, снова засунул в рюкзак и выпрямился. Лицо у него было серое – сухие губы, щёки и лоб как будто покрылись дорожной пылью. Но глаза были светлые, спокойные, решительные.

– Мне, дедуш, машину надо. Я должен ребят вывезти. Отца тебе оставляю… Возвращайся домой.

– Ах они бандюги! Каты!.. – кричал, потрясая кулаками, Матвеич.

– Диду, слышишь? Машину надо! Ребята в лесу остались. Говори, где машину взять. Матвеич пришёл в себя.

– Машину? Стой! Стой!.. – Он потёр лоб соображая. – Иди зараз на МТС. Тут прямиком километров пятнадцать будет. Там и машины есть и телефон. В случае чего, можно секретарю райкома позвонить. Вот, гляди. Прямёхонько в овраг, а там через сосёнки…

– Есть! Найду!

– А я… – Матвеич махнул рукой и отвернулся. – От же ж яка катавасия получается.

Сергей Николаевич подошёл к нему:

– До свиданья, диду! Увидишь Оксану, скажи – я её помню. И отца береги!.. Увидимся…

Матвеич обеими руками стиснул его плечи:

– Ты того… за нас ни-ни… Я старика в обиду не дам…

Сергей Николаевич вскинул на плечи рюкзак и, не оглядываясь, зашагал по дороге. Он шёл быстро, прямиком, спускался в овраги, пересекал поля с гречихой, блуждал в молодом лесу, поминутно теряя узенькую тропинку. Сначала лучи солнца золотили тонкие стволы молодых сосёнок и ложились светлыми полосами между их ровными рядами, потом вечерние тени легли на траву. Солнце незаметно ушло, а тропинка вела всё дальше и дальше, лес становился гуще.

Сергею Николаевичу представилось, как в таком же лесу, в пионерском лагере, сбившись в кучу, ребята одолевают Митю вопросами и ждут условного горна…

Становилось всё темнее, изредка вскрикивали птицы. Запахло шиповником, влажной травой…

Внезапно мягкий свет месяца осветил кирпичные здания, крепкий забор и запертые ворота.

Сняв с головы шляпу, Сергей Николаевич подошёл к воротам и крепко постучал. И почти одновременно со стуком перед ним выросли две фигуры дюжих хлопцев:

– Хто такий?..

Директор МТС Мирон Дмитриевич, сидя за столом, смотрел на Сергея Николаевича острыми, насмешливыми глазами и, поглаживая бритый подбородок, спокойно говорил:

– Машины пошли своим плановым порядком. Как вернутся назад, то можно будет дать.

– А когда они вернутся назад? – сдерживаясь, спросил Сергей Николаевич. Его раздражал этот человек, которому он уже успел рассказать, что у него в лесу остались ребята, что они ждут, что их необходимо скорее вывезти и посадить в поезд на Москву. – Когда же они вернутся?

Мирон Дмитриевич развёл руками и указал на занавешенные окна:

– Видите, что делается… Может, завтра к вечеру…

Сергей Николаевич возмутился:

– Товарищ, я удивляюсь вашему спокойствию! Я повторяю – у меня дети! Мне необходимо их вывезти. Есть в вашем распоряжении ещё хоть одна машина?

Мирон Дмитриевич отогнул большой палец и прищурил светлые глаза:

– Есть машина. На неё особое распоряжение – со двора никуда!

Сергей Николаевич снял телефонную трубку:

– Район! Район!.. Дайте райком партии!

Директор покачал головой:

– Навряд ли они сейчас дадут.

Дозвониться было нелегко. Сергей Николаевич бросал трубку, ходил большими шагами по кабинету и снова звонил.

– Секретаря нет. На совещании… Не уполномочен… Ждите… – отвечали из райкома.

Мирона Дмитриевича вызывали по разным делам. За окном слышался его густой бас.

– Все тракторы в поле. Живо, хлопцы, живо! Давай, давай, ремонтируй! Чтоб через час там был! – кричал он на кого-то. – Сказано: убрать хлеб – и всё тут!

Возвращаясь в комнату, он прислушивался к разговору по телефону.

– Где на совещании? – кричал учитель. – Когда приедет? – Лоб у него был мокрый, лицо усталое, под глазами легли тёмные круги.

Мирон Дмитриевич взял у него из рук трубку:

– Говорит директор МТС… Да, я знаю, что на совещании. Дайте телефон. Ну?.. Давай, кажу, телефон… того совещания! – заорал он, прижимая ко рту трубку. – Без ниякого разговору! Срочно! – Он кивнул головой Сергею Николаевичу: – Записывайте!..

Сергей Николаевич записал телефон и взял трубку. Мирон Дмитриевич снова вышел во двор. Когда он вернулся, учитель стоял у окна, заложив в карманы руки. Губы у него были крепко сжаты.

– Ну что? Дозвонились? – спросил директор.

– Дозвонился к секретарю… Утром пришлёт свою легковую, – отрывисто, не глядя на него, сказал Сергей Николаевич.

Директор тронул его за плечо:

– Вы что ж, москвич? Учитель?

– Москвич. Учитель, – стараясь сохранять спокойствие ответил Сергей Николаевич.

– Партийный человек? – тем же тоном спросил Мирон Дмитриевич.

Сергей Николаевич молча вынул из кармана партбилет.

«Не доверяет», – мелькнуло у него в голове.

Но директор осторожно отвёл его протянутую руку:

– Не треба. Я насчёт паники…

– Какой паники?

– А той самой паники, какой в наше время не должно быть… – подняв свой большой палец, начал директор.

Сергей Николаевич вспыхнул:

– Да вы что, товарищ! Понимаете или нет? Я учитель. У меня в лесу дети…

Мирон Дмитриевич стукнул ладонью по столу:

– «Дети, дети»! У нас у всех дети. У меня у самого дети. И нечего горячку пороть. Сейчас война! Вероломное нападение – понятно тебе, товарищ? Все машины заняты – подвозят бойцов, доставляют горючее, убирают хлеба… А ты – «дети, дети»! «Я учитель»! – передразнил он Сергея Николаевича. – Да як ты учитель, так должен понимать, что всё своим порядком делается. А ты сам весь побелел, распушился. Ты учитель, а я – батько. И у меня полна хата детей. А нужно сдерживаться, бо время военное. Вот утречком