А. выиграл, и Д. пришел в ярость. Сказал мне, что ему хотелось получить в подарок футбольный мяч, похожий на «настоящий». То есть (если я правильно понял) с черными квадратами.
Но тут Д. спросил отца, какое желание загадал он.
— Мозг, который был бы более беззаботным, — ответил тот.
Д. спросил нас, что означает слово «беззаботный». И нашел это желание дурацким. Потом к нему пришел поиграть товарищ, они съели один апельсин на двоих и удалились в детскую.
В три часа пришел Рекруа. А. сварил кофе. Но, выпив его, снова затосковал.
Р. воспользовался этим, чтобы прочитать ему нотацию.
— У вас мало шансов разделаться со своей бедой, сказал он, — отказывая ей во внимании. Однако внимание не должно вообразить себя лекарством от беды! Если тот, кто уверен в своей способности осознавать природу вещей, пытается извлечь из ясности пользу, свойственную лишь иллюзии, он рискует навлечь на себя много свойственных ей неприятностей. И пусть не забывает, что эта способность сама по себе была пробуждена неотвратимым характером того, чем он был…
— Как это? — переспросил А., вдруг заинтересовавшись.
— Но вы же не символист. По крайней мере, до сих пор не выказывали себя таковым. Поэтому вам нужно не только уделять много внимания своей беде, но и
А. признался, что думал об этом. Впрочем, добавил он, так может поступить только холостяк. Р. продолжал:
— Вы не добьетесь радости путем отвержения тоски. Боязнь страха еще не есть веселость. В общем, мне кажется, что я могу утверждать следующее: это вещь гораздо менее болезненная, нежели стремление сжиться со страхом, как тело сжилось со своей кожей.
— Это очень ненадежная защита, — ответил А. — Но правда и то, что на свете мало надежных средств…
— …и это потому, что бессмертия нет вовсе! — ответствовал наш доморощенный пророк. — Так почему же должны существовать веские причины жить?! И причины умереть?! И вообще любые причины?! Каковы бы ни были ваши политические убеждения, моральные ценности, патриотические чувства, любовь к семье, вы все равно лишены возможности жить вечно. «Пережить свою жизнь» — в самом этом сочетании заложено противоречие. Оно не дает оснований надеяться хоть на какое-нибудь отчаяние.
Четверг, 22 февраля.
Звонил Йерр: могу ли я поужинать у него в субботу? Придут Бож и Сюзанна. А., Э. и Р. тоже будут. Я согласился.
Пятница, 23 февраля. Часов в шесть зашел к А.
Элизабет долго рассказывала мне о галерее — в основном о финансовой стороне дела.
Д. прокомментировал это так: «Ну и говорильня!»
— Реальной жизни не хватает плотности, — сказал А. позже, когда его сын ушел к себе в детскую. — Все, к чему я притрагиваюсь, рассыпается в прах. Руки царя Мидаса все обращали в золото.
Э. шутливо заметила, что он несколько опережает события — до этого события еще нужно дожить.
Мы заговорили о завтрашнем дне. Его не пугала перспектива визита к Йеррам.
— Я только забыл свои беленькие камешки, — сказал он, — а в этом лесу довольно-таки темно…[50]
Его слова мне понравились. Неужели к нему возвращается радость жизни? Я спросил его об этом. Он улыбнулся.
24 февраля. Рекруа зашел за мной. Сказал, что виделся с Мартой. Что Поль ведет себя как-то странно. Подозрительно странно. Потом мы отправились на Йельскую улицу.
Дверь нам открыл сам Йерр. Проворчал, что мы опоздали. Что остальные здесь уже «давным- давно».
Мы трое — Йерр, Рекруа и я — вошли в гостиную.
— А вот и Софар с Вилдадом и Элифазом к нам пожаловали![51] — объявила Сюзанна, обернувшись к А.
— Как я должен понимать ваш намек? — с улыбкой спросил А. — Уж не думаете ли вы, что мы находимся в стране Уц?[52]
Он признался, что чувствует себя лучше. Выразился очень любопытно, сказав, что
— Может, это у тебя линька? — спросила Э.
Но А. не принял шутки, возразив, что для этого ему понадобилось долго
— Элизабет, так ли это необходимо — постоянно
Глэдис взяла Элизабет за руку и увела ее в кухню. Г. выглядела теперь прекрасно. Румяная, поздоровевшая, с огромным животом.
— Значит, я оказался прав, — сказал Бож. — Эта депрессия была попросту временным помрачением. Старинная болезнь, происходящая от какой-нибудь искры. Стоит ей проскочить, и эта немощь помрачает мозги.
То есть временный контакт с небытием, — сказал А.
— То есть маленькое огненное колдовство, ослепляющее человека, — поправил Бож.
— И однако, — возразил Р. с ревнивой ноткой в голосе, — разве не я указывал вам средство не воспринимать худшее, не теряя при этом зрения?
— Для этого понадобилось бы, — ответил А., — не слушать того, что однажды советовали мне Уинслидейл, Марта и Коэн, а именно: самоуничижение, готовность к тому, что небытие завладеет вами, лишит малейшей свободы, подчинит всему, что случается, заставит смириться с тем, что меня пугает, в общем со всем тем, к чему я абсолютно не способен.
— Разумеется, — добавил он, — я никогда не испытаю умиротворения, покоя…
— Как тот знаменитый заяц[53], — бросил Р.
— О, хотя бы относительного покоя, — со вздохом сказал А. <…>
Мы съели три великолепные дорады, которые Глэдис приготовила самым простым способом — запекла в духовке.
Воскресенье, 25 февраля. Звонил Коэн. Попросил перенести встречу, назначенную на 2-е, из-за сильной стужи.
Понедельник. Томас рассказал, что посетил выставку
Вторник, 27 февраля. Звонок Марты. Скверные дела. Поль в ужасном состоянии. В прошлое воскресенье X. покончила с собой.
Я позвонил Э. Сказал, что не смогу прийти на блины. А. взял трубку и сказал, что он уже все знает и тоже пойдет вечером на улицу Бернардинцев.
