общество? Он давно заметил, что Т. путает род существительных. А уж о солецизмах и говорить нечего…
— Кроме того, он из
И Йерр заявил, что все это его оскорбляет. Что он требует
Среда, 29 ноября. К концу дня заглянул на улицу Бак. Нашел А. в его комнате. Лежащим.
— Мне чудится, будто я тону, — сказал он, — и бесконечно, беспрерывно погружаюсь с открытым ртом прямо на дно, безнадежно потерянный, задыхающийся, вконец смирившийся с мыслью о смерти — и в ужасе от ее близости.
— И на что это похоже?
— Ни на что. Ни на что.
— Ни на что? И вправду ни на что? Но ничто не походит ни на что, и это невозможно описать…
— Однако же все мы до странности походим друг на друга в смерти…
— Да, но смерть не походит ни на что…
Через какое-то время я оборвал этот разговор. Словно заразился от него страхом. Когда я уходил, поцеловав на прощанье Э., малыш Д., прыгая то на одной, то на другой ножке, напомнил мне, что завтра ему исполнится пять лет. Я заверил его, что не забыл эту дату. Что завтра, когда он придет из школы, я принесу ему
30 ноября, день рождения Д. Его личико, сияющее радостью. А. не присутствовал на нашем скромном торжестве. Нетерпение и сияние в детских глазах.
1 декабря, улица Дофины. В булочной встретил Йерра, ужасно нелепо одетого. Ярко-желтый шарф цвета цыплячьего пуха. Выглядел он лет на шестьдесят.
Я нашел слово, которого нам не хватало. Это
И удалился, крайне довольный собой, держа под мышкой большую буханку деревенского хлеба.
Суббота.
Я уехал в Бретань, в домик В.
4 декабря вернулся в Париж. Вечером после ужина позвонил Элизабет.
— У нас все то же, — сказала она.
— Это просто зимняя спячка. Как у хомяков. Или улиток, — ответил я, пытаясь ее утешить.
— Ох нет! Я уже не верю, что он поправится. Вы не видите его каждый день в этом исступленном самолюбовании, в этом детском эгоизме, в слезах, которые он не в силах унять… Д. по сравнению с отцом выглядит старым и мудрым.
— Но ведь и депрессия когда-то выдохнется. Худшее станет привычным. А потом исчезнет… Просто время сделает свое дело, и она исчезнет.
— О господи, — сказала она, — да он сейчас даже не помнит, какое у нас нынче число!
Вторник, 5 декабря. Позвонил Йерр.
— Ну вот, — сказал он, — я полагаю, что нашел верное слово! Это
Потом неожиданно серьезно добавил:
— Рана, которая воспаляется. Будьте осторожнее!
Среда, 6 декабря. Заглянул на улицу Бак. Там была Марта. Не мог бы я повидать Ульрику? Она сама должна встретиться с ней на улице Бернардинок. Но Элизабет сказала, что уже не надеется увидеть, как он
Пятница, 8 декабря. Я избегал встреч с Ульрикой. Марта же увиделась с ней после полудня и посвятила ее в историю болезни А. Ульрика с ходу заявила, что сделать ничего нельзя. Что психоанализ предполагает, с одной стороны, желание пациента сотрудничать со специалистом — которого А. явно не проявляет, — и, с другой, веру в могущество слова, которая, как ни печально, у него полностью отсутствует. Поэтому лучше всего оставить его в нынешнем состоянии: вполне возможно, хотя и не обязательно, что он вдруг встрепенется и расцветет, как замерзший цветок в оттепель, снова ощутит вкус к жизни и избавится от своей немоты. После чего заговорила с Мартой о ней самой. Напомнила ей про С. Меня же облила грязью.
Марта сказала мне, что теперь уж и не знает, как ей помочь А.
Суббота, 9 декабря. Йерр спросил меня, не хочу ли я прийти к нему на ужин в понедельник. Я согласился. Рекруа прислал ему копию своего курса лекций. Й. хотел поговорить со мной о Флоранс.
Воскресенье, 10 декабря. Зашел на улицу Бак. Он лежал. Небритый, с осунувшимся лицом.
— Я похудел, не правда ли? — сказал он. — Йерр прав. Судьба нанесла мне
И он поведал, что окончательно лишился вкуса. И что выражение «потерять вкус ко всему» — это не метафора. Его язык уже не в состоянии различить, что попадает в рот — горчица или джем, вода или виски, мед или перец. Теперь все это для него
— В голове у меня полный кавардак… Я растерян, растерзан!
Теперь он называл окружающий мир
— Как там у вас на живодерне? — спросил он.
В ответ я напомнил ему о друзьях.
Его лицо горестно исказилось.
— Я тщетно подыскиваю работу, которая меня заинтересовала бы; занятие, которое сразу не показалось бы никчемным или не привело к тоске и страху. Но это безразличие… Мне больше ничто не близко, недорого… Каждую минуту передо мной разверзается пустота…
И он смолк. Потом добавил, еле слышно:
— Мне хотелось бы вернуть себе
И после новой паузы промолвил:
— Где она — та беда, что
Понедельник, 11 декабря. Я пошел на Нельскую улицу. Мне открыла дверь Глэдис, бледная и, как ни странно, еще более худая, чем прежде; встретила она меня довольно холодно. На ней было ярко-красное платье. В типично английском стиле.
В течение всего ужина Йерр бесконечно рассуждал о распечатанном курсе Р., приводя многочисленные примеры
—
