Он заполнял собой три четверти переднего сиденья.
— Я знаю.
— Вылезай из машины.
Сержант первым направился к входной двери.
— Открой, — приказал я. — И замри.
Он открыл дверь и замер. Я тоже. Мы простояли три минуты, но ничего не случилось. Только толстый серый воробей залетел во двор, чтобы обругать нас на птичьем языке.
— Ладно. Заходим в дом.
Такой нищеты я не ожидал. Лампочка в шестьдесят ватт освещала только середину комнаты. Везде валялись газеты. На веревке сохло выстиранное белье. У стены стоял старенький «Зенит». У противоположной я увидел раковину и ржавую чугунную ванну на изогнутых ножках. И прислоненное к стене охотничье ружье. Пахло грязными ногами, пердой и соусом чили.
— Все лучше, чем жить под кустом, — заметил Сержант.
Я мог бы с ним поспорить, но не стал.
— Где твоя часть карты?
— В спальне.
— Пошли.
— Еще не время. — Он медленно повернулся, с закаменевшим лицом. — Ты должен дать слово, что не убьешь меня, получив мою четвертушку.
— Как ты меня заставишь сдержать его?
— Черт, не знаю. Наверное, надеюсь, что дело не в деньгах, что ты прежде всего хотел отомстить за Барни. Ты и отомстил. Кинан замочил его, Кинан мертв. Если тебе нужны деньги, нет проблем. Может, трех четвертей карты и хватит, на моей четвертушке стоит большой жирный крест. Но ты ее не получишь, если не пообещаешь, что взамен оставишь мне мою жизнь.
— Откуда я знаю, что ты не попытаешься поквитаться со мной?
— Но я попытаюсь, сынок, — без запинки ответил Сержант.
Я рассмеялся.
— Хорошо. Добавь адрес Джеггера и обещание у тебя в кармане. Я его выполню.
Сержант медленно покачал головой.
— Не следует тебе связываться с Джеггером, приятель. Джеггер съест тебя живьем.
Я было опустил пистолет, но тут вновь нацелил его на Сержанта.
— Хорошо. Он в Коулмене, штат Массачусетс. На лыжном курорте. Тебя устраивает?
— Да. Давай свою четвертушку, Сержант.
Он всмотрелся в меня, потом кивнул. Мы прошли в спальню.
Она была под стать большой комнате. Грязный матрац на полу, заваленном порнографическими журналами, стены, оклеенные фотографиями женщин, вся одежда которых состояла из тончайшего слоя масла.
Сержант взял лампу со столика, открутил основание, достал аккуратно свернутую четвертушку карты, молча протянул мне.
— Бросай.
Сержант усмехнулся.
— А ты у нас осторожный, так?
— Осторожность никому еще не мешала. Бросай, Сержант.
Он бросил.
— Как нажито, так и прожито.
— Обещание я выполню, — повторил я. — Считай, что тебе повезло. Иди в другую комнату.
Глаза Сержанта холодно блеснули.
— Что ты собираешься делать?
— Хочу позаботиться о том, чтобы ты какое-то время посидел в доме. Шевелись.
Мы вышли в большую комнату. Он — первым, я — следом. Сержант остановился прямо под потолочной лампой, поникнув плечами, предчувствуя, что скоро рукоятка револьвера крепко звезданет его по затылку. И я уже поднимал револьвер, когда погас свет.
Комната мгновенно погрузилась в темноту.
Я бросился направо, Сержант нырком ушел в сторону еще раньше. Я услышал, как под его телом зашелестели газеты. И воцарилась тишина. Мертвая тишина.
Я ждал, когда ко мне вернется ночное зрение, но когда оно вернулось, я от этого ничего не выгадал. Комната превратилась в мавзолей с тысячью надгробий. И Сержант знал каждое.
Я многое выяснил насчет Сержанта, собрать эту информацию не составило большого труда. Он служил во Вьетнаме, в «Зеленых беретах», и никто не удосуживался запомнить его имя или фамилию. Он был просто Сержантом, здоровяком-убивцем.
И где-то в темноте он крался ко мне. Естественно, комнату он знал, как свои пять пальцев, потому что я не слышал ни звука. Но чувствовал, что он подбирается все ближе, то ли слева, то ли справа, а может, выбрал более рискованный вариант: идет прямо на меня.
Рукоятка револьвера стала скользкой от пота, я едва подавлял желание открыть беспорядочную стрельбу. И все время помнил о том, что в моем кармане лежат три четверти карты. О том, почему погас свет, я не думал, пока в за окном не вспыхнул мощный ручной фонарь. Луч обежал пол, выхватил из темноты Сержанта, изготовившегося к прыжку в семи футах слева от меня. Глаза его блеснули, зеленые, как у кошки.
В правой руке он держал лезвие бритвы, и я внезапно вспомнил, как у гаража Кинана его рука потянулась к лацкану.
— Джеггер? — спросил Сержант, щурясь от яркого луча.
Я не знаю, чья пуля первой достала его. То ли выпущенная из пистолета большого калибра, который держал во второй руке хозяин фонаря, то ли мои: я дважды нажимал на спусковой крючок. Сержанта бросило в стену с такой силой, что с одной ноги соскочил ботинок.
Фонарь погас.
Выстрелил я и в окно, но лишь разбил стекло. Лежал в темноте и думал о том, что не только я ждал, когда же жадность Кинана вырвется на поверхность. Этого ждал и Джеггер. И хотя в моей машине патронов хватало, в револьвере остался только один.
Я уже достаточно хорошо ориентировался в комнате. Приподнялся и поспешил к стене, перешагнув через тело Сержанта. Залез в ванну, выглянул через край. Ни единый звук не нарушал тишину. Я ждал.
Пять минут тянулись, как пять часов.
Вновь вспыхнул фонарь, на этот раз в окне спальни. Я наклонил голову. Какое-то время луч «гулял» по спальне, потом потух.
Опять наступила тишина. Долгая, вязкая тишина. Лежа в грязной ванне, я видел все и всех. Кинана с трясущимися губами, Барни с запекшейся раной в животе, левее пупка, Сержанта, застывшего в свете фонаря, с бритвой, зажатой между большим и указательным пальцами. Джеггера — темной тенью без лица. И себя. Пятую четвертушку.
Внезапно послышался голос. У самой двери. Вкрадчивый, мелодичный, чуть ли не женский, но отнюдь не женственный. В голосе слышался смертный приговор.
— Эй, красавчик.
Я молчал. К чему облегчать ему жизнь?
Голос раздался вновь, на этот раз от окна.
— Я собираюсь убить тебя, красавчик. Я пришел, чтобы убить их, но тебя ждет та же участь.
Вновь пауза, он выбирал новою позицию. На этот раз он заговорил, стоя у окна над ванной. Мои внутренности чуть не выплеснулись в горло. Если бы он включил фонарь.
— Пятое колесо никому не нужно. Извини.
Я гадал, где он объявится в следующий раз. Он решил вернуться к двери.
