– Ну, ты совсем как огурчик! По тебе и не скажешь, что тебя допрашивали всю ночь, – поддразнил его Рюмон.

Кадзама рассмеялся:

– Я, честно говоря, во время допроса наполовину спал. Тут я мастер – могу спать прямо при полицейских, и никто ничего не заметит.

Взяв такси, они направились на улицу Санта-Брихида.

Улица эта, как и улица Тесоро, куда они ездили вчера вечером, находилась к северо-востоку от Гран Виа. Этот район тоже не относился к спокойным.

Риэ расспросила Кадзама о том, как прошел допрос.

Сидевший рядом с водителем Кадзама повернул голову назад и беспечным голосом начал свой рассказ:

– Полицейская братия хочет выдать меня за террориста из ЭТА. Им вроде бы пришлась по душе такая картина: я заодно с тем типом, которого убили вместе с Куэвасом, собирался отправить на тот свет убийцу из ГАЛ. Ну, я-то, понятное дело, в такие игры играть не собираюсь.

– Это уж слишком! – воскликнула Риэ. – У них же нет ни единого доказательства!

– Чем больше я думаю об этой истории, – проговорил Рюмон, скрестив руки на груди, – тем меньше мне все это нравится. Не лучше ли тебе сходить посоветоваться в японском посольстве?

Кадзама пожал плечами:

– Чем ходить за советом в посольство, я уж лучше спрошу совета у моих друзей хитано – от них, пожалуй, больше толку будет.

Машина остановилась перед рестораном «Ривейра до Миньо».

Риэ говорила, что ресторан этот почти никогда не попадает в японские туристические брошюры, но здесь подают первосортные блюда из морепродуктов из Галисии, причем вполовину дешевле, чем в других ресторанах.

Они прошли сквозь бар во внутреннюю часть ресторана. Здесь, за столиком у стены, сидели друг напротив друга Кабуки Тикако и Синтаку Харуки и пили вино.

Утром Рюмон, чувствуя себя почти мазохистом, сказал Тикако, чтобы та пригласила и Синтаку, если у того будет время.

Синтаку был уже навеселе, и было совершенно очевидно, что со своего места напротив Тикако он не сдвинется. Рюмон сел рядом с ним, а Риэ – рядом с Тикако. Кадзама занял место сбоку, в проходе.

Стоило Синтаку увидеть Кадзама, и на лице его появилось недовольное выражение.

Кадзама, совершенно не обращая на него внимания, принялся уплетать хлеб.

Все чокнулись бокалами с «Ривейро» – вином из Галисии, выглядевшим в точности как грейпфрутовый сок. Вино было мутноватое – похоже, что его делали из винограда особого сорта.

Первое же блюдо, которое им принесли, представляло собой целую гору огромных лангустов, креветок, крабов и различных моллюсков. Всего этого было так много, что на мгновение они замолчали.

Кадзама, издав странное восклицание, первым взял крабовую клешню.

Риэ и Тикако тоже потянулись к тарелке.

Синтаку поднес к глазам странной формы креветку. Туловище ее было выгнуто в обратную сторону по сравнению с японскими креветками, кончики обеих клешней упирались в хвост.

– Интересно, это еще что? – спросил он.

– Сигала. Не два «r», а одно «l».[74] Иначе получится «цикада».

– Сигала, да? – проговорил Синтаку восхищенно. – Пусть будет хоть креветка, хоть цикада, но вы только поглядите на нее: ну точно как Чаславска[75] перед приземлением.

Тикако вынула фотоаппарат и сфотографировала блюда.

Рюмон заказал себе кальдо гальего, суп галисийской кухни, которым славился ресторан «Ривейра до Миньо».

По сведениям Риэ, суп этот готовили следующим образом: сначала делается отвар из свиных костей, затем туда добавляются различные овощи, капуста, редька, картошка, бобы, белая фасоль и тому подобное, и все это варится на медленном огне. Выглядел этот суп совершенно как японский суп мисо, но по вкусу напоминал борщ.

Спитаку Харуки сражался с моллюском персебес.[76] Тело у этого моллюска продолговатое, сантиметров пять в длину, и на конце – небольшая ракушка, похожая по форме на лошадиное копыто. Едят его, отрывая мясо от ракушки, но сделать это нелегко – жидкость из ракушки брызжет во все стороны.

Синтаку умудрился сразу забрызгать весь стол.

Кадзама Симпэй наливал в панцирь краба вино и, разболтав в нем крабьи внутренности, макал туда хлеб.

– Вот, оказывается, как надо есть краба? – поддразнила его Тикако, отложив фотоаппарат.

Кадзама облизал губы:

– Во всяком случае, могу вас уверить, что это вкусно.

Синтаку вытер влажные руки и повернулся к Риэ:

– Но если судить по цене, этот краб наверняка из морозилки.

Риэ усмехнулась:

– Тут уж ничего не поделаешь. Ведь ближайшее море от Мадрида в трехстах километрах.

– К тому же, – добавила Тикако, – если подумать, что краб, которому принадлежат эти внутренности, совсем недавно изо всех сил бился, чтобы спасти свою жизнь, его становится так жалко, что аппетит пропадает.

Все, кроме Синтаку, рассмеялись.

Когда ужин в основном закончился, к столику подошел бой, держа в руках чашу, наполненную прозрачной жидкостью. На поверхности плавало несколько кусочков лимона.

Бой поднес к чаше зажженную спичку, и жидкость внезапно вспыхнула бледным пламенем. Бой стал осторожно помешивать в чаше половником.

– Этот напиток называется агуардъенте, – объяснила Риэ, – что-то вроде японской водки сётю. Правда, в Галисии его, кажется, называют орхо.

Синтаку заглянул в чашу:

– И что он нам хочет приготовить, этот бой?

– Подождите – узнаете.

Рюмон загляделся на жидкость, горевшую бледным огнем.

– Наверняка этот напиток тоже как-то называется.

Риэ улыбнулась:

– Кэймада. Я думаю, что это слово – искаженная форма «кэмада».[77]

Бой насыпал в половник сахару и принялся подогревать его над бледным огнем. Слово «агуардьенте», скорее всего, произошло от «агуа ардьенте»,[78] и напиток этот был весьма крепок.

Вскоре сахар расплавился, превратившись в коричневую массу, и стал издавать сильный запах. Бой вылил всю массу в горящий напиток, и на секунду пламя блеснуло оранжевым цветом. Затем он добавил туда же меду.

Хорошенько все размешав, бой залил в горящее «агуардьенте» темно-коричневую жидкость из чайника. Пахнуло кофе.

– Все понятно, – проговорил Синтаку, важно кивая. – Водка сётю, которую разбавили кофе, вот что это такое. Да это же невиннейший напиток – вроде кофе по-ирландски.

Кадзама подавил улыбку.

– А вы попробуйте выпить это до дна – сразу поймете, в чем разница.

Бой зачерпнул половником все еще пышущее пламенем кэймада и разлил его по чашкам.

Дождавшись, пока пламя погасло, Рюмон поднес чашку к губам. В нос ударил сильный запах