Раскрыв газету, Риэ подняла ее так, чтобы статья и фотография были обращены к камере. Она уже хотела опустить уставшие руки, как послышался щелчок и дверь автоматически открылась.
Риэ вошла первая. Следом вошел и Кадзама.
Света не было, поэтому, когда дверь закрылась, они очутились почти в полной темноте. В свете, проникавшем из окна где-то наверху, лестница была едва различима.
Они поднялись на последний этаж. Там, прислонившись к стене, стоял и курил человек в твидовом костюме.
Это был Барбонтин. Вот, значит, где он находился – вовсе не у себя в полиции.
– Кто это? – спросил Барбонтин, поведя подбородком в сторону Кадзама.
– Мой знакомый, его зовут Кадзама Симпэй. Он живет здесь уже больше десяти лет. Он мне помог советом в этой истории.
– Здрасьте, – проговорил Кадзама как можно более дружелюбно.
Барбонтин, не отвечая, ткнул в сторону Риэ пальцами, в которых держал сигарету.
– Я ж тебе сказал никому не болтать.
Риэ сунула газету ему под нос:
– Все уже и так всё знают.
Барбонтин стряхнул упавший на пиджак пепел.
– Я доложил майору, – проговорил он тихо, – что Понсе попытался войти с тобой в контакт. То, что они знакомы, – факт, но то, что я тебе об этом сказал, прошу ему не передавать. Если он узнает, что я хоть на один процент сомневаюсь в нем, работать мне станет трудно.
Риэ сложила газету.
– Ладно. Но то, что я хочу у него спросить, я все-таки спрошу.
Барбонтин бросил сигарету на пол и с остервенением растер ее ногой.
– Делай, что хочешь. Только мой тебе совет – не зли его.
В конторе горел свет.
Клементе сидел, облокотившись обеими руками на стол, и смотрел на Риэ поверх очков. Его пальцы теребили ручку. Как и в прошлый раз, он был одет со вкусом и кайзеровские усы выглядели ухоженно.
Риэ раскрыла газету и положила ее перед ним на стол.
– Здесь написано обо мне, обстоятельно и с фотографией. Я хотела бы услышать объяснение.
Клементе не ответил на вопрос, вместо этого он повернулся к Кадзама.
– Это еще кто?
– Она говорит, что это ее друг, который живет здесь больше десяти лет. Зовут…
– Кадзама, – вставил тот. – Симпэй Кадзама. Гитарист.
Клементе оставил ручку в покое и проговорил:
– Покажите разрешение на жительство.
Кадзама быстро, будто только того и ждал, достал из кармана джинсов пластмассовую коробочку, вынул из нее документ и почтительно вручил майору.
Риэ, которой приходилось видеть содержимое коробочки, знала, что Кадзама носил с собой копию разрешения. Он говорил, что подлинник хранит дома, чтобы с ним ничего не случилось.
Клементе откинулся на спинку стула и раскрыл предъявленный документ. Там должна была быть фотография Кадзама и отпечатки его пальцев.
Клементе взял бумажку и переписал информацию из нескольких граф. Затем бросил копию документа поверх газеты и произнес:
– Не хочешь неприятностей – носи с собой подлинник.
Симпэй торопливо спрятал документ в карман.
Риэ снова заговорила:
– Я пригласила господина Кадзама для того, чтобы хоть один японец – один из моих соотечественников – знал, в каком положении я нахожусь. Я рассказала ему обо всем, что со мной произошло. Объясните мне, почему такая статья вообще могла появиться, несмотря на все то, что вы говорили в тот раз? Мне кажется, у меня есть право знать, каково мое положение.
Клементе взял ручку и легонько провел ею над статьей.
– Насчет выхода этой статьи мне сказать нечего – могу лишь посочувствовать. Что касается этой газеты, «Ла Милитиа», то ее я временно прикрыл.
– И все? Вы что же, не собираетесь разыскать этого журналюгу и выведать у него, как произошла утечка информации?
– Понсе исчез, – вмешался Барбонтин. – Его нет ни в редакции, ни дома. Видно, понял, что дела плохи, и удрал.
Риэ пристально посмотрела на Клементе:
– Майор, вы знакомы с Понсе?
В комнате вдруг воцарилась полная тишина.
Клементе медленно положил ручку на стол.
– Я его действительно раза два-три видел. И что с того?
Риэ, несколько обеспокоившись, сказала, запинаясь:
– Ну… я просто хочу узнать, кто проговорился, и подумала, что, может быть, вам что-нибудь известно.
Барбонтин едва заметно повел плечами.
Клементе холодно посмотрел на Риэ:
– Ты, может, думаешь, что эту статью я его заставил напечатать? Чтобы, используя тебя как приманку, заманить в ловушку этого твоего мужчину в черном плаще?
Риэ сжала кулаки.
Слова Клементе совершенно ошеломили ее. Эта мысль ни разу не приходила девушке в голову, но сейчас ей показалось, что это вполне возможно.
Кадзама беспокойно подергивал ногой. Барбонтин тоже, казалось, потерял хладнокровие.
– Вы, что же, так и сделали? – в свою очередь спросила у Клементе Риэ.
Тот покачал головой:
– Нет. Если мужчина в черном плаще действительно существует, и к тому же не полный идиот, эта статья вряд ли заставит его действовать. Он сразу поймет, что это ловушка.
Напряжение отпустило Риэ. Этого человека так просто не проведешь.
– Хорошо, я поняла. Но если дело обстоит именно так, вам следовало с самого начала без утайки рассказать мне все о ГАЛ. Не буду утверждать, что тогда я смогла бы вам чем-то помочь, но…
Клементе снова взял ручку.
– Мы не открыли тебе всю правду потому, что не хотели втягивать в это дело. К тому же, если люди узнают, что ГАЛ возобновила свою деятельность, начнется паника, а нам это совсем ни к чему.
– Еще бы, ведь если станет известно, что ГАЛ снова начала орудовать в городе, у полиции появятся две новые проблемы. Во-первых, пойдут толки, что ГАЛ бесчинствует потому, что полиция не принимает более решительных мер в борьбе с ЭТА. Во-вторых, возникнет подозрение, что полиция опять стала помогать ГАЛ, даже не дождавшись решения по делу заместителя главы полиции, Амеда. Вы беспокоитесь именно об этом, не так ли?
Клементе вздрогнул:
– Ты, как видно, время даром не тратила.
– Спасибо. Я понимаю также, что среди населения многие одобряют действия ГАЛ, поскольку ненавидят ЭТА и террористические акты, которыми эта группировка занимается. Но мне кажется, что этим нельзя оправдать убийства, производимые членами ГАЛ, как нельзя оправдать и тайную поддержку, оказываемую им полицией.
– Послушай, ты ведь, судя по твоим собственным словам, – с раздражением вмешался Барбонтин, – в нашу страну приехала, чтобы изучать испанскую литературу, вот и не суй свой нос в этнические и политические проблемы.
– Теперь все изменилось: ваши проблемы коснулись меня лично, и, поскольку дело зашло так далеко, я требую, чтобы вы подумали о моей безопасности. Я не хочу каждую минуту жить в страхе.