он так страстно хотел мне помочь и, главное, вернуть мне веру в себя, что я не мог не согласиться. Нельзя, конечно, сказать, что меня пришлось долго уговаривать, — скромно добавил я в конце.

Последнее замечание вызвало смех у Мэтта Лаудера. Затем он повернулся к Флеку и произнес:

— Похоже, вы реализовавшаяся мечта драматурга, мистер Флек.

Флек снова уставился на меня:

— Дэвид стоит каждого цента.

Я не отвел взгляда:

— Спасибо, Филипп.

Через тридцать секунд интервью закончилось. Флек мгновенно ушел. Я пожал руку Мэтта Лаудера. Меня вновь провели в гримерку. Там я оставил свой мобильный. Я едва протянул руку, чтобы забрать его, как он зазвонил.

— Ты психованный, опасный сукин сын, — сказала Элисон явно нетрезвым голосом. — Мне никогда не приходилось видеть такой виртуозной авантюры.

— Рад, что ты одобряешь.

— Одобряю? Ты только что заработал мне полтора миллиона баксов. Разумеется, я одобряю, мать твою. Прими поздравления.

— И тебя поздравляю. Ты действительно стоишь этих пятнадцати процентов.

Элисон рассмеялась хриплым, прокуренным смехом:

— Давай двигай свою задницу сюда. Потому что телефон сейчас начнет разрываться, спрос на тебя резко повысится.

— Меня это устраивает. Но я не располагаю собой ближайшие две недели.

— Это почему?

— Я должен отработать свое увольнение из магазина.

— Дэвид, кончай пороть чушь.

— Слушай, я этому человеку пообещал…

Внезапно открылась дверь, и вошел Филипп.

— Прости, я должен идти, Элисон, — сказал я. — Позвоню позже. — И положил трубку.

Флек сел в кресло рядом с моим. К нему подошла гримерша с банкой крема в руке, но Флек остановил ее:

— Вы не могли бы нас ненадолго оставить?

Она вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Теперь мы остались одни. Некоторое время Флек молчал. Затем произнес:

— Ты же знаешь, я никогда не поставлю фильмов по этим твоим сценариям, Армитаж. Никогда.

— Это твое право.

— Я даже прикрою «Трех ворчунов».

— И это твое право… хотя мистер Фонда, мистер Хоппер и мистер Николсон могут всерьез обидеться.

— Если они получат свои деньги, им плевать. Это ведь кинобизнес, как ни крути. Никто ни о чем не волнуется, если условия контракта соблюдены, а чек попадает в банк. Так что не бойся, свои двенадцать миллионов ты тоже получишь, для меня это карманные деньги. А потом я действительно волен поступить, как захочу.

— Мне плевать, заплатишь ты или нет.

— Нет, Армитаж, совсем не плевать. Потому что благодаря этим миллионам ты снова станешь любимцем Голливуда. Так что тебе есть за что меня благодарить. Кстати, ты тоже поднял мой рейтинг в глазах публики. Благодаря тебе я стал великим гуманистом… не говоря уже о том, что теперь я — лучший друг писателей. Иными словами, мы с тобой оба выиграли.

— Скажи, ты и в самом деле стремишься все держать под контролем?

— Я не очень хорошо понимаю, что ты имеешь в виду…

— Прекрасно понимаешь. Потому что это твоя идея — разрушить все в моей жизни, уничтожить…

Он перебил меня:

— Я — что?

— Ты решил срежиссировать мое падение…

— Да ну? — спросил он. Казалось, что мои слова позабавили. — Ты так думаешь?

— Я это знаю.

— Что же, лестно. Но позволь спросить тебя вот о чем, Армитаж. Разве я велел тебе бросить жену и ребенка? Разве я силой привез тебя на мой остров? Или я приставил к твоей голове пистолет, чтобы заставить тебя продать сценарий… хотя тебе сразу не понравились мои идеи насчет него? И когда этот придурок Макколл ткнул тебя носом в несколько строчек, нечаянно позаимствованных из старых пьес, разве это я посоветовал тебе напасть на него?

— Дело не в этом. Ты запустил весь этот маховик, ты начал мою травлю…

— Нет, Армитаж… ты все сделал сам. Ты сбежал с мисс Бирмингем. Ты воспользовался моим гостеприимством. Ты был готов принять два с половиной миллиона, которые я предложил тебе за фильм. Ты сам полез бить морду этому мерзкому репортеру. И еще ты влюбился в мою жену. Я в этом не участвовал, Армитаж. Ты сам принимал решения. Я не играл с тобой ни в какие игры. Ты стал жертвой своего собственного выбора. Жизнь, она такая штука. Мы делаем выбор, и вследствие этого выбора меняются обстоятельства. Кажется, это называется причинно-следственной связью, хотя я не силен в философии. Когда в результате неправильного выбора случаются дурные вещи, мы предпочитаем обвинять в этом внешние силы, злобную волю других людей. Но в конечном счете нам некого винить, кроме себя.

— Твоя аморальность, Флек, не может не восхищать. От нее дух захватывает.

— Точно так же я восхищаюсь твоим нежеланием признать правду.

— Которая состоит в чем?

— Ты сам себя подставил, Армитаж. Ты попал в…

— …расставленную тобой ловушку?

— …в ловушку, которую ты поставил сам. Но ты ничем не отличаешься от других людей. Потому что мы все постоянно ставим себе ловушки. Полагаю, причиной этому — сомнение. Потому что больше всего в этой жизни мы сомневаемся в самих себе.

— Что ты понимаешь в сомнении?

— Наверное, ты удивишься. С деньгами сомнение не исчезает. И чаще, наоборот, усиливается… — Он встал. — Теперь я должен…

Я перебил его:

— Я люблю твою жену.

— Поздравляю. Я тоже ее люблю.

Затем он повернулся и пошел к двери. Открыв ее, он повернулся и сказал:

— Увидимся в кино, Дэвид.

И ушел.

По дороге в аэропорт я отправил две эсэмэски на сотовый Марты, умоляя ее позвонить мне. Когда через семь часов я прибыл в Лос-Анджелес, на моем сотовом скопились десятки посланий от тех, кто когда-то входил в число моих коллег и друзей. Все поздравляли меня с выступлением по телевизору. Но единственного послания — того, которого я так ждал, от нее, — не было.

Я взял машину и поехал на побережье. На следующее утро я открыл «Лос-Анджелес Таймс» и обнаружил в разделе, посвященном искусству, пространную статью под заголовком «Тео Макколл и искусство мести по-журналистски». Материал для статьи подбирался очень тщательно, использовались самые надежные источники. В конечном счете сомнительные методы Макколла были разоблачены, равно как и его пристрастие к очернению людей и разрушению карьер.

Журналистам удалось раскопать подробности из личной жизни своего коллеги. Например, Макколл всем рассказывал, что окончил престижный Колледж Троицы в Дублине, хотя на самом деле еле-еле доучился в средней школе. Как выяснилось, он бросил двух женщин, после того как они забеременели, и