всегда вежлив. Все шло нормально.

Лес оказался неплохим парнем. Сам он работал только в понедельник и вторник (мои выходные дни). В остальное время он плавал на яхте и играл на бирже по Интернету. Как-то в разговоре со мной он обмолвился, что лет десять назад ему досталось немного семейных денег, что позволило купить магазин (о чем он мечтал, работая в Сиэтле в отделе рекламы) и вести приятную жизнь в городке на Тихом океане. Он также сказал, что разведен и у него двое взрослых детей, живших неподалеку. Приступая к работе, я поставил его в известность, что мне нужно через день звонить своей дочери в семь часов вечера. Лес настоял, чтобы я пользовался телефоном в магазине. Когда же я предложил заплатить за эти регулярные пятнадцатиминутные разговоры, он и слушать не захотел.

— Считайте это дополнительной льготой, — сказал он.

Люси все еще отказывалась общаться со мной. Через два месяца я рискнул позвонить Уолтеру Дикерсону и спросить, если ли шанс договориться о моих непосредственных встречах с Кейтлин.

— Если Люси захочет при этом присутствовать, я не возражаю, — сказал я. — Мне просто отчаянно хочется видеть свою дочь.

Через несколько дней Дикерсон мне перезвонил.

— Увы, никаких изменений, Дэвид, — сказал он. — По словам адвоката вашей бывшей жены, она все еще не уверена насчет этой идеи. Но хорошие новости заключаются в том, что Кейтлин, опять же по словам адвоката, требует от матери объяснений, почему она не может встречаться с отцом. И еще хорошие новости: после долгих препирательств мне удалось договориться о разрешении на ежедневные звонки.

— Это отлично.

— Потерпите еще немного, Дэвид. Не задирайтесь. Рано или поздно Люси все равно придется уступить.

— Спасибо вам, Уолтер. Я могу оплатить ваш звонок. Куда переслать деньги?

— Давайте будем считать, что этот звонок за счет заведения.

К концу третьего месяца работы в книжном магазине моя жизнь начала проходить в приятном устоявшемся режиме. Я бегал по утрам. Я ходил на работу. Я закрывал магазин в семь. Каждый день я разговаривал с Кейтлин, потом отправлялся домой. Дома я «итал или смотрел фильм. В выходные я часто ездил вдоль океана, или коротал вечер в местном кинотеатре, или ужинал в скромном мексиканском ресторане в Санта-Барбаре. Я старался не думать, что будет через восемь недель, когда мне потребуется внести следующие одиннадцать тысяч в качестве алиментов, или как я буду расплачиваться со студиями — срок неумолимо приближался. Еще я старался не думать о неминуемом возвращении Уилларда Стивенса из Лондона, а это, по словам Элисон, должно было случиться примерно через три месяца.

Я решил разбираться со своими проблемами по мере поступления, потому что понимал: стоит мне задуматься о будущем, я снова впаду в депрессию.

Элисон звонила мне каждую неделю. Новостей, касающихся меня, у нее не было: никаких перспектив насчет работы, никаких гонораров за старые вещи, никакого оформления новых прав… Но она все равно звонила мне в субботу утром, чтобы узнать, как я справляюсь. Я говорил ей, что у меня все нормально.

— Знаешь, я бы больше обрадовалась, если бы ты сказал, что дела — настоящее дерьмо, — заметила она.

— Но они в самом деле не дерьмовые.

— А я думаю, что с тобой что-то не так, — сказала она.

— Ты напрасно так думаешь.

— Знаешь, Дэвид, как-нибудь ты удивишь меня до усрачки, неожиданно позвонив и сообщив нечто такое, что перевернет всю твою жизнь.

Через две недели именно это и произошло. Было десять утра. Я как раз открывал магазин. Покупателей не было, поэтому, сварив себе кофе и разобравшись с почтой, я решил просмотреть свежий номер «Лос-Анджелес Таймс» (я снова начал читать газеты). На одной из полос я увидел следующую заметку:

«Отшельник-мультимиллиардер Филипп Флек решил вернуться в кресло режиссера через пять лет после того, как его фильм «Последний шанс», который он сам же и финансировал, под дружное улюлюканье был изгнан с экранов. Теперь Флек объявил, что он возвращается в кинематограф с необычной комедией «Три старых ворчуна». В сюжете рассказывается о стареющих ветеранах вьетнамской войны из Чикаго, которые, попав в тяжелое материальное положение, решили подзаработать ограблением банков. Флек снова будет финансировать постановку фильма, сценарий к которому он написал сам. По его словам, зрителей ожидает острый юмор, характерный для фильмов великого Роберта Альтмана. Флек обещает настоящие сюрпризы в выборе актеров (о кастинге вскоре будет объявлено). Остается надеяться, что мистер Флек, состояние которого оценивается в двадцать миллиардов долларов, не будет пытаться превратить предполагаемую комедию в некое искусственное повествование о страхе. Экзистенциальный страх всегда смотрелся плохо на фоне чикагского горизонта».

Я отложил газету, потом взял снова. Я не мог поверить своим глазам, которые все время останавливались на одной фразе: «Флек снова будет финансировать постановку фильма, сценарий к которому он написал сам».

Бездарный ублюдок, мерзавец! Он не просто украл мой сценарий, у него хватило наглости даже оставить название оригинала!

Я взял трубку и набрал номер Элисон.

— Элисон? — спросил я.

— Я как раз собиралась тебе звонить.

— Ты видела?

— Да, — сказала она. — Я видела.

— Он не может затеять это всерьез.

— Он стоит двадцать миллиардов. Он может затевать это настолько всерьез, насколько ему захочется.

— Ты не волнуйся, — сказала Элисон.

— Как я могу не волноваться? — удивился я. — Он украл мой сценарий. Сама подумай, какой парадокс. Я лишился всего из-за пары случайно заимствованных строчек… а Мистер Миллиардер ставит свое имя на все сто восемь страниц, которые написаны мной.

— Ему это не сойдет с рук.

— Черт возьми, точно не сойдет, — сказал я.

— И я скажу тебе почему. Потому что сто лет назад, в середине девяностых, ты зарегистрировал свой сценарий в писательской ассоциации. Один звонок к ним, и мы получим подтверждение, что ты легальный автор этого сценария. Затем еще один звонок моему юристу, и против мистера Флека будет направлена ударная ракета судебного иска. Помнишь, как он предлагал тебе два с половиной миллиона за эту вещь несколько месяцев назад? Именно такую цену ему и придется заплатить сейчас, если он не хочет, чтобы известие о его воровстве стало новостью номер один, выставленной в прессе.

— Я хочу, чтобы ты прищучила эту сволочь, Элисон. Его карманы бездонны, так что для него два с половиной миллиона — это все равно что пачка жвачки. И не надо забывать, что у него хватает наглости надуть меня, когда я в таком плачевном положении!

Элисон засмеялась.

— Приятно слышать, что ты в хорошей форме, Дейв, — сказала она.

— О чем ты, черт возьми, толкуешь?

— Последние пару месяцев ты упорно изображал поклонника дзен-буддизма. Я склонна отнести это к твоей глубокой депрессии. Поэтому так приятно слышать, что ты наконец заговорил как нормальный мужик.