с низко опущенной головой. – Двенадцатого перевозили Мишу в СИЗО. Они видели, как он переодевался. У него синяки по всему телу, нос разбит. Это все зафиксировано, в бумагах, наверное, все осталось. Только никто там не подписался, что это все Миша получил в отделе полиции. Сейчас он в СИЗО сидит, следователь с ним работает. И по всему видно, что будут его подводить под вину в том ограблении. Это же нелепость какая! То есть они сидели в кафе с девочками, мороженое ели (официанты подтвердили, что никакого алкоголя не было), Миша якобы вышел, ограбил женщину, ударил ее палкой по руке и снова вернулся в кафе.
– Там свидетелей половина кафе была, – пробурчал Егор, – что Мишка да и никто из нас не выходили на улицу.
– Вы, товарищи офицеры, простите меня за такие подробности, но я вам как врач и как мать рассказываю, – тараторила женщина. – Вы только представьте себе! Они привозят его к себе в отдел, заводят в кабинет, снимают с него штаны… И это все грубо, с насилием! Эти садисты, фашисты, простите, на член мальчику наматывают проволоку, другую на палец и грозят проволоку воткнуть в электрическую розетку. Это они так требовали рассказать, как все было. Как он якобы женщину грабил. Это же нормальному человеку даже стыдно рассказывать, что с ним такое делали.
Женщина наконец сорвалась и расплакалась. Сын начал ее тихонько успокаивать, и было видно, как у него самого сильно дрожат руки.
– Я разговаривала с родственником того, кто непосредственно показывает на Михаила, ну, что это он якобы грабил. А он говорит, что его били восемь дней и сказали: «Или ты скажешь так, как мы тебе велим, или мы сделаем тебя самого виноватым».
– Назвать этого человека сможете, Мария Ивановна?
– Смогу, конечно, смогу. И я даже уверена, что, когда начнется следствие, когда все это вскроется, они сразу же напишут встречное заявление, сознаются во всем. И про Мишу правду скажут.
– Они и сейчас пытались… – тихо вставил Егор.
– Мишины родственники ведь куда только не писали, – продолжала женщина. – И в областное УВД, и в Следственный комитет. А потом следователь вызывает, показывает все их заявления и кричит на них же. Зачем, мол, на меня пишете? Хотите, чтобы еще хуже было? Будет! Даже, говорит, и не вздумайте больше писать. Вот и все! Это замкнутый круг какой-то! Там человек, молоденький паренек, просто так сидит. Они дело состряпают, все улики подтасуют, подложат свидетельские показания, и готово! А жизнь покалеченную кто ему вернет? Ему ведь в колонию придется идти, к уголовникам! А за что? – Она высморкалась и затравленным голосом закончила: – Вот так живешь, живешь, никому не мешаешь. А потом приходят к тебе и забирают. И нет человека. И жизни нет. Я думала, это все в тридцать седьмом году осталось…
– Ладно, Мария Ивановна, – уверенным тоном вывел всех из состояния угрюмой прострации Антон, – давайте теперь о вас. Егора надо пока спрятать, это ясно. За снимки спасибо, но делать этого ни с кем из взрослых не следовало. Но раз сделал, и все обошлось, то спасибо.
– Обоих их надо увозить и прятать до поры до времени, – посоветовал Леонтьев.
– Я никуда не поеду! – вдруг грозно заявила женщина. – Они не посмеют меня тронуть! А если и посмеют, то я ничего им не скажу, я за своего сыночка… Я мать!
– Хорошо, – скрепя сердце согласился Антон. – Так, конечно, будет лучше. Меньше подозрений. И легенда у нас хорошая. Его увели сегодня вечером с вашей вечеринки, а что потом, вы не знаете. Куда они его дели, кто там на них напал или не напал, вам неизвестно. Стойте на своем, что они его у вас увели, и пусть отвечают. Это решили. Теперь скажите мне: а среди следователей нормальных людей нет? Может, вы слышали о ком-то или сами сталкивались с таким? Я имею в виду такого, кто не связан с фальсификацией или кого заставляют, а он не хочет этого делать. Есть такие?
Глава 10
Антону пришлось долго уговаривать Леонтьева, прежде чем тот согласился начать разговор со следователем Казанцевым. Кто-то под нормальным обыденным предлогом должен был выманить следователя из кабинета, разговор начистоту должен проходить вне его рабочего кабинета и желательно на чистом воздухе.
Когда Леонтьев в гражданской одежде, чтобы не светить свою принадлежность к полиции, вышел вместе с худощавым капитаном, Антон облегченно вздохнул. Реакция следователя могла быть совершенно непредсказуемой. Капитана Казанцева некоторые источники характеризовали как недовольного порядками в полиции, Следственном комитете и прокуратуре. Якобы он всегда высказывал свое неудовольствие подтасовками, покрываемыми нарушениями, откровенным взяточничеством.
Это могло быть и маской вольнодумца. Вот с какого бодуна он сейчас поперся на улицу с неизвестным ему человеком, который хочет с ним о чем-то поговорить? Может, как раз надеется на взятку по одному из его дел? Или все-таки интуитивно верит в добро и хочет быть на его стороне? Так Леонтьев ему ничего такого в кабинете и не стал бы говорить, все это должен сказать Антон на улице. Вопросов было много.
К удивлению Антона, Леонтьев оказался хитрее, чем он ожидал. Он выманил следователя самым прозаическим способом. Участковый просто услышал, что Казанцеву куда-то надо далеко, на другой край города, а служебной машины во дворе не оказалось. Вот он под видом своего человека, который зашел в Следственный комитет, и вызвался его подбросить до места, потому что сам туда едет. Ничего подозрительного.
И только потом на улице они сказали следователю, что хотят с ним поговорить по одному из дел. Казанцев не удивился, не испугался. Он даже как-то с пониманием кивнул головой и предложил сесть на лавку. Только высказал беспокойство, что его никто никуда не подвезет, потому что понял, что его выманили из здания ради беседы. Леонтьев заверил, что обязательно отвезет, и разговор начался.
То, что Леонтьев местный полицейский, следователь поверил, потому что в здание Следственного комитета он без удостоверения не попал бы. И в то, что Антон лейтенант полиции из Екатеринбурга, он тоже поверил сразу. И разговор пошел у них нормальный, сразу о нарушениях, безобразиях, правда, без фамилий. Но Казанцев пообещал, что если из областного центра приедут, он показания даст сразу. Заело его все это до предела.
– Я знаю статистику, – кивнул следователь, – приходилось смотреть. Так вот, по статистике МВД, в год на полицейских поступает различных жалоб по стране около ста тысяч. А судя по официальным материалам проверок, я понимаю, что расследуется процентов пять. Тех, по которым возбуждаются дела и выносятся карательные решения, – единицы, а по остальным – отказные материалы.
– А здесь, – спросил Антон, – в Сарапинске?
– Да то же самое, – махнул рукой Казанцев. – Заявлений море, я имею в виду на действия полицейских, полученные повреждения, пытки. И сотни людей ходят по городу с уведомлениями об отказе в возбуждении уголовного дела со смехотворной мотивацией. Получается, граждане у нас приходят в полицию, где сами себя бьют, калечат, у них именно там просыпаются суицидальные наклонности. Невооруженным глазом видно, что парня там били.
– И следователи это знают, понимают, но все равно отказывают?
– Он же юрист, – пожал плечами Казанцев, – он, естественно, понимает, что своим отказом в возбуждении уголовного дела сам совершает преступление. Но найдите хотя бы один случай, когда следователя привлекли по статье 285 – «Злоупотребление должностными полномочиями». Нет такой практики!
– Но почему все-таки отказывают? Берут взятки, их заставляет начальство? Подкуплены мировым империализмом?
– Что, простите?
– Это я так, – поморщился Антон, – злая ирония.
– А-а! Понимаю, – усмехнулся Казанцев. – Как это еще мы не дожили до русского бунта – жестокого и
