– Да.
Набрать, не глядя, код Тине удалось с шестой попытки. Крайняя секция шкафа вместе с частью стены повернулась под прямым углом к остальной поверхности.
За проемом была ячейка, обставленная донельзя странной мебелью. Диваны с прихотливо-волнистыми, без намека на симметрию, очертаниями спинок и подлокотников. Переливчатая обивка, выдержанная в блеклой голубовато-зеленоватой гамме – как будто хавлашмырова кожа, но с рельефным рисунком. Посередине стол: неровная, вся в выпуклостях и выемках, неправильной формы столешница покоилась на несуразно большом количестве тонких ножек. На полу ковер, сплетенный из ворсистых лент болотной расцветки. На стенах висели прозрачные овалы без рамок, в толще которых растеклись мутные разводы – в их очертаниях угадывались здания, ландшафты, машины, какие-то существа, похожие на людей, но не люди… Светильник в виде свисающей с потолка громадной капли заливал ячейку зеленоватым светом. Лица Омара, Жибеля и третьего головореза, ввалившихся в помещение вслед за Тиной и Аделой, приобрели мертвенный оттенок.
– Скажи, чтоб они убирались, – потребовала Тина.
– Уходите, мальчики, – сказала Адела.
Те не подчинились.
«Не умею я брать заложников… Чтобы кого-нибудь убить или ранить, мне нужен повод, а пока повода нет – веду себя как на дипломатическом приеме. Разве что реверансы не делаю!»
Приятели Аделы торчали в проеме и пораженно озирались: наверное, они попали сюда впервые. В отличие от них, Тина успела насмотреться на странные интерьеры, другое дело, что она не рассчитывала наткнуться на нечто подобное в улье! Адела увлекается высоким дизайном – или тайком принимает у себя в гостях негуманоидов? Обстановка несла на себе отпечаток завораживающе-отталкивающей гармонии и единого стиля, каким бы извращенным ни казался он с человеческой точки зрения, – это Тина отметила сразу.
– Сюда, – показала Адела. – Видишь, справа дверь?
Дверь терялась на фоне стены, не присмотришься – не заметишь. Пятясь, чтобы не выпускать из поля зрения друзей Аделы, Тина перешагнула через порог…
На затылок обрушился удар, одновременно с этим пол ушел из-под ног. Будь Тина человеком, ее череп треснул бы, как яичная скорлупа, но тергаронского киборга такой удар убить не мог. Он всего лишь на несколько секунд погрузил ее в беспамятство, и этих секунд хватило, чтобы Адела сумела освободиться; чтобы оглушенная Тина упала на твердую поверхность; чтобы сверху на нее обрушились, едва она попыталась встать, еще чьи-то тела… После короткого туманного промежутка сознание вернулось полностью, и тогда, отшвырнув навалившуюся тушу, она вскочила на ноги.
Так, Омар, Жибель и безымянный третий… Они копошились на полу – видимо, ворвались сюда вслед за Тиной и Аделой и тоже угодили в приготовленную для Тины ловушку, – Омар что-то вытаскивал из кармана. Тина дала ему пинка, и он затих.
Находились они в ячейке без окон и дверей – надо полагать, этажом ниже апартаментов Аделы Найзер. Стены и пол выстланы темной пористой массой, в ней поблескивали тонкие пересекающиеся нити – то ли провода, то ли прутья клетки. Нити слегка вибрировали, и Тина скорее угадала, чем почувствовала, что вибрация нарастает. Наверху, в центре потолка – большое квадратное отверстие, за ним виднелся потолок следующей по вертикали комнаты. Высота – около трех метров.
Сгруппировавшись, Тина оттолкнулась от пола, но створки люка сомкнулись на долю секунды раньше. Она врезалась в преграду и свалилась вниз. На Омара, издавшего утробный стон. Или на Жибеля.
Теперь здесь было темно, как в могиле, и в этой тьме постепенно наливались режущим глаза светом нити, охваченные вибрацией. Они симметрично перекрещивались: действительно, клетка. Видимо, Адела не собиралась щадить тех, кто попер на рожон, чтобы вырвать ее из лап киборга. Тину это не удивило.
Дрожащий воздух уплотнился, стал почти твердым. На всякий случай Тина остановила дыхание – она могла продержаться так около двух часов, используя замкнутую систему кислородного обмена. На полу стонали и сипло матерились. Странно знакомое муторное чувство… А потом появился свет. Тина чуть не потеряла равновесие, ее ноги по щиколотку погрузились в теплую жижу. Кто-то – вроде бы Жибель – издал одурелый вопль. И было отчего.
Они находились на залитой водой площадке, окруженной лесом аспидно-черных ребристых колонн. Потолок заменяла покоящаяся на колоннах решетка, за ней виднелось болотного оттенка небо с небольшим, но ярким зеленоватым солнцем. Здесь было тепло, влажно и душно, господствовали странные, ни на что не похожие ароматы.
Омар опять полез в карман. Склонившись над ним, Тина отобрала бластер и сунула за пояс. Пригодится. Она вспомнила, откуда ей знакомо только что отпустившее муторное чувство: то же самое испытываешь, когда ныряешь в гиперпространство.
Глава 5
На собрание Живущих-в-Прохладе Тлемлелх чуть не опоздал. Цепочка не связанных между собой случайностей, совсем не роковых по отдельности. Роковыми они становятся, когда возникает резонанс и тебя захватывает аргхмо – поток губительных обстоятельств, подобный мощному ледяному течению.
Вот уже второе шестидневье Тлемлелх жил в постоянном напряжении, предчувствуя приближение аргхмо. Вначале это похоже на легкий ползучий холодок, который подбирается к тебе на закате со стороны Фласса. Но от Фласса можно уйти, а аргхмо настигнет свою жертву где угодно: если это началось, этого не миновать. Тлемлелх знал, что его сомнет и разорвет в клочья, – та же участь, на какую обречены тончайшие невесомые шедевры облачных прядильщиков под напором штормового ветра. Эта грустная аналогия принесла ему недолгое успокоение.
Признаки аргхмо пока еще еле угадывались в общем потоке событий. Но все же угадывались – как издевка, скрытая в подтексте безупречно вежливой светской беседы. Началось с того, что во время верховой прогулки его застиг вдали от дома флассов ливень; укрывшись от ненастья на одном из своих заводов, Тлемлелх застал там такую картину… При воспоминании об этом неслыханном безобразии его слуховые отростки начинали гневно вибрировать. С персоналом завода следовало разобраться, но ему даже думать об этом не хотелось. Он вообще не любил думать о неприятном.
Два дня спустя Тлемлелха забыли пригласить на Вечернее Пение на болотном острове Креб. Он все равно туда явился, но на его левой руке не было оранжевого цветка желанного гостя, и потому другие Живущие-в-Прохладе приветствовали его реже, чем обычно. Потом он не смог найти партнера для визита в Обитель Алых Цветов и остался в одиночестве – раньше с ним такого не случалось, и это незаслуженное пренебрежение его больно ранило. Потом кто-то порвал дивные полотнища декоративной паутины вокруг его дома и разогнал облачных прядильщиков, а двух или трех раздавил. Некоторых энбоно мерзкая выходка привела в восторг: новое событие, новые впечатления! Тлемлелх уже знал, что за этим инцидентом последовало несколько аналогичных и статус пострадавших энбоно понизился – что столь же неизбежно, как падение на землю сломанного цветка. Однако он стал первой жертвой, и это выделяло его из всех, провоцируя анонимных насмешников причинять ему еще большие страдания.
«Злой Император, будь ты навеки мертв, почему же такое постигло меня, а не кого-то другого?» – измученно вздохнул Тлемлелх, поднимаясь по спиральной лестнице на Вершину Прохлады.
По лестнице струилась вода, покрывая ступени кристально прозрачной оболочкой. Тлемлелху нравилось преодолевать сопротивление этой головокружительно подвижной среды и смотреть на свои безупречно очерченные ступни с изящно изогнутыми позолоченными когтями. Каждый коготь – маленькая сияющая арка, не случайно Тлемлелх считался одним из самых красивых энбоно в стране Изумрудного солнца. Переливы вкрапленных в кожу камней заставляли сожалеть о том, что он не может наблюдать за собой со стороны завороженным взором. И вдруг его пронзила игла ни с чем не сравнимого парализующего ужаса: на крайнем когте правой ноги позолота частично стерлась, под ней обнажилось перламутрово-белое с прозеленью…
О, не сказать чтобы естественный цвет когтей Тлемлелха был неприятен. Его внешность не имела изъянов. Однако допустить такую небрежность… Среди энбоно встречались оригиналы, которые не красили когти (Тлемлелх не понимал их и избегал с ними разговаривать), но одно дело – рассчитанно утонченная скромность облика, граничащая с бесстыдством, и совсем другое –
