глазам моим предстает бумага, исписанная знакомым почерком:
Дорогой Эд.
Конец уже близок.
Думаю, тебе пора сходить на кладбище.
— На кладбище? — бормочу я.
И понимаю: завтра годовщина смерти отца.
Моего отца.
— Это, — спрашиваю я мужчину, — мой отец вас послал?
— Извините, не понимаю, о чем речь.
— Что значит — не понимаете?
Мне стоит большого труда не вцепиться ему в плечо.
— Меня… — выговаривает он.
— Что — вас?
— Меня сюда просто прислали.
— Кто?
Но мужчина лишь поникает головой. И говорит — очень жестко:
— Я не знаю. Я не знаю, кто он.
— Это мой отец все устроил? — упорно продолжаю я выспрашивать. — Это он все организовал перед смертью? Это он…
И тут у меня в ушах звучат мамины слова: «Ты похож на него».
А может, отец оставил кому-нибудь указания? Ну, чтобы подстроить все это? Он ведь часто бродил ночью по улицам, я видел, уже когда водил такси. Отец ходил, чтобы протрезветь. Время от времени я его подвозил домой…
— Вот откуда он знал все адреса… — бормочу я.
— Простите?
— Ничего, ничего…
Разговор окончен, потому что я выбегаю на улицу. И мчусь вниз по дороге, к кладбищу. Вокруг стоит темно-синяя ночь. Небо забетонировано облаками.
Вот и ограда кладбища. Я сворачиваю к могиле отца. Над ней стоят охранники.
Или не охранники?
Нет.
Это Дэрил и Кейт.
Я замираю на месте, а они внимательно меня разглядывают. Наконец Дэрил говорит:
— Эд, мои поздравления.
Я пытаюсь выровнять сбитое после долгого бега дыхание.
— Мой отец? — выдыхаю.
— Ты действительно очень на него похож, — снизошел до объяснений Кейт. — И дорога тебе была, прямо как у него, к такой же смерти. И к жизни, в которой не сбылось ни одно ожидание.
— Это он вас послал? Он все подстроил перед смертью?
На вопрос отвечает Дэрил. Он подходит поближе и говорит:
— Знаешь, Эд, ты прямо как твой папаша — ни грамма оптимизма. Извини, но что есть, то есть.
— Я понял.
— Нас наняли, чтобы испытать тебя. И посмотреть, сможешь ли ты избежать такой же жизни.
И он тычет пальцем в надгробие.
— Правда, есть один нюанс, — вступает в беседу Кейт. — Твой отец к этому не имеет никакого отношения.
Смысл его слов доходит до меня очень медленно.
Итак. Это не Одри. И не отец.
Толпы вопросов выстраиваются у меня в голове в длиннющие очереди, как на выходе со стадиона после футбольного матча или концерта. Они толкаются, пихаются и пробиваются вперед. Некоторые пытаются пролезть в обход. Другие смирно сидят на своих местах, ожидая, когда толпа поредеет и они смогут ко мне подобраться.
— Тогда что здесь делаете вы? — интересуюсь я. — Вы-то как узнали, что я примчусь сюда прямо сейчас?
— Тот, кто нанял, тот и сказал, — невозмутимо отвечает Дэрил.
— Сказал, что ты сюда придешь, — снова вступает Кейт.
Замечательный у них сегодня дуэт. Согласованный.
— Вот мы и пришли.
И он улыбается — я бы сказал, сочувственно.
— Он ни разу не ошибся, всегда все правильно говорил.
Я пытаюсь осмыслить сказанное.
— Ну…
Начало хорошее, а вот что говорить дальше?
Ага, вот и нужные слова:
— И кто вас нанял?
Дэрил лишь качает головой:
— Эд, не знаю. Мы просто делаем, что приказано. — И он закругляется: — В общем, Эд, тебе сказали прийти сюда, чтобы ты понял: так, как умер твой отец, ты, Эд, умирать не хочешь. В общем, как-то так. Понял?
Я киваю в ответ.
— А теперь мы должны тебе кое-что сказать. А потом исчезнуть из твоей жизни.
Я напрягаюсь:
— И что же это?
Они уже идут прочь.
— Просто подожди еще немного.
Я стою как дурак.
А что мне еще делать?!
Дэрил и Кейт шествуют по дорожке и растворяются в темноте. Все, они ушли. Я их больше никогда не увижу.
— Спасибо, — бормочу я.
Но они меня, конечно, не слышат. А жаль.
Через несколько дней я понимаю, что ожидание разрушает мне мозг. Я не могу больше ждать! Мне плохо! И тут ко мне в такси садится парень в джинсах, пиджаке и бейсболке. А я еду с работы — рано утром, почти на рассвете.
Он садится на заднее сиденье.
Все как обычно.
Я спрашиваю, куда едем.
Все как обычно.
И тут он говорит:
— Шиппинг-стрит, двадцать шесть.
А вот это совсем необычно.
От этих слов меня перекашивает, и я еле успеваю затормозить.
— Езжай, езжай, — говорит он, не поднимая глаз. — Я же тебе сказал, Эд: Шиппинг-стрит, двадцать шесть.
И я еду.
Мы не обмениваемся ни единым словом. Вот и наш пригород. Я еду очень осторожно, глаза нервно