Уже на обратном пути я едва не попадаю в аварию на круговом движении. Универсал передо мной начинает трогаться. И вместо того, чтобы смотреть вперед, я смотрю вправо. Универсал резко останавливается, тормоза визжат у меня под ногами. Я чудом не бью его в зад: между моим бампером и номерным знаком универсала от силы несколько дюймов.
Джокер лежал на пассажирском сиденье.
Когда я резко затормозил, он сдвинулся с места.
И упал на пол.
Но продолжал надо мной смеяться.
J
Неделя за неделей
Вы когда-нибудь пытались достать пальцами рук до пальцев вытянутых ног? А перетрудить при этом спину вам не случалось? Вот так же — перетянутым — я себя ощущаю в медленно волокущиеся дни и недели ожидания. Я жду, когда Джокер выйдет из тени.
Что должно произойти в моей хибаре? В доме 26 по Шиппинг-стрит?
Кто ко мне заявится?
Седьмого февраля кто-то стучится в дверь. И я на подгибающихся ногах бегу открывать. Наверняка это они.
Ничего подобного. Это Одри.
Она заходит и говорит:
— Что-то в последнее время тебя совсем не видно, Эд. Марв сказал, что звонил, но тебя не было дома.
— Я работал.
— И?
— И ждал.
Она садится на диван и спрашивает:
— Ждал чего?
Не спеша я подымаюсь и иду к комоду в спальне. Извлекаю оттуда все четыре карты. Возвращаюсь к Одри и принимаюсь их перебирать.
— Буби, — говорю. — Готово.
И отбрасываю карту на пол, глядя, как она кружится в воздухе.
— Крести — тоже готово.
Карта улетает на ковер.
— Пики, черви — все сделано.
— А теперь-то что?
У меня лицо белее мела, да и в целом я неважно выгляжу. Одри все это видит.
И я извлекаю из кармана Джокера.
— Вот, — сообщаю.
И принимаюсь умолять ее. Со слезами на глазах.
— Пожалуйста, Одри, пожалуйста, скажи, что это была ты. Что это ты посылала мне карты! — прошу я ее. — Скажи, что ты просто хотела, чтобы я помог людям и…
— И? И что, Эд?
Я прикрываю глаза:
— И изменился к лучшему. Стал… достойнее. Чего-нибудь.
Слова, одно за другим, падают на пол, к картам. И тут губы Одри растягиваются в улыбке. Она улыбается, а я жду ее чистосердечного признания.
— Ну же! — не выдерживаю я. — Скажи, что…
Она пасует.
И говорит правду.
Одри роняет слова, будто в сомнамбулическом сне.
— Нет, Эд, — медленно произносит она. — Это была не я. — Тут она качает головой и смотрит мне в глаза: — Прости, Эд. Прости. Мне бы хотелось, чтобы ты был прав, но…
Фраза повисает в воздухе неоконченной.
J
Конец, который не конец
И это наконец случается.
Стук сотрясает дверь, и я понимаю — точно по мою душу. Потому что уже поздно и стук уверенный. Надев ботинки, чтоб уж быть наверняка готовым, иду открывать.
«Дыши глубже, Эд Кеннеди».
Я и дышу.
— Сиди здесь, — приказываю Швейцару, который приплелся в прихожую.
Но нет, он идет за мной к двери.
Открываю. На пороге мужчина в костюме.
— Вы Эд Кеннеди?
Мой гость абсолютно лыс, но очень усат.
— Да, — говорю, — это я.
Он подходит поближе.
— А у меня кое-что для вас есть. Можно войти? — спрашивает он.
Манеры у него дружелюбные, и я решаю: раз уж ему так хочется, пусть заходит. Отступаю в сторону, пропуская мужчину. Он высокий, средних лет, голос вежливый и очень уверенный.
— Кофе?
Но он любезно отклоняет мое предложение:
— Нет, спасибо.
И тут я замечаю дипломат у него в руке.
Он садится, открывает его, и там обнаруживаются завернутый в бумагу обед, яблоко и конверт.
— Сэндвич? — предлагает он.
— Нет, спасибо.
— Ну и правильно. У жены получаются ужасные сэндвичи. Даже я съесть не смог.
Он быстро переходит к делу и протягивает конверт.
— С-спасибо.
Голос у меня дрожит.
— Вы его откроете?
— А кто вас послал?
Я сверлю его взглядом, и мужчину это явно обескураживает.
— Вы конверт-то откройте.
— Кто вас послал?
Впрочем, я все равно не могу больше терпеть. Пальцы самопроизвольно вскрывают конверт, и
