Часть 2
КАМНИ ТВОЕГО ДОМА
А
Тяжкое похмелье
Как же сухо во рту.
Я вываливаюсь из машины и подползаю к входной двери. Внутри растет чувство полнейшей, горчайшей опустошенности. Оно пронизывает мне душу. Нет, не пронизывает. Прокалывает, кривыми стежками. И плевать на всякие миссии и послания. Я виноват, я виновен, — понимание этого ползет по моей коже. Я пожимаю плечами: нет, все правильно сделано — и стряхиваю с себя чувство вины. Но оно настырно лезет на меня обратно. Впрочем, кому сейчас легко…
И пистолет.
Моя рука до сих пор ощущает рукоятку. Теплый, податливый металл так хорошо ложится в ладонь. Пистолет в багажнике такси, притворяется невиновным. Сейчас он холодный как камень — отнекивается, что помнит мою ладонь.
Я иду к крыльцу, и в ушах отдается звук падения. Мужик понял, что жив, внезапно: и все не мог надышаться, с трудом заглатывал воздух, словно запасался впрок жизнью. Все кончилось; я послал пулю в воздух, в восходящее солнце. Она, конечно, не долетела — далековато. Некоторое время меня даже занимал вопрос: куда попала пуля?
На обратном пути, возвращаясь по следам собственных шин, я часто посматривал на пассажирское сиденье. Его занимала пустота. Похмельный, жалкий, несостоявшийся мертвец, наверное, до сих пор лежал на плоской земле и ненасытно вдыхал пыльный воздух, забивая легкие.
У меня есть одно желание: войти в дом и обнять Швейцара. Очень надеюсь, что он ответит мне тем же.
Мы пьем кофе.
«Ничего так?» — спрашиваю я.
«Лучше не бывает», — отвечает Швейцар.
Иногда мне жаль, что я не собака.
Солнце уже окончательно взошло, и люди спешат на работу. А я сижу за кухонным столом и думаю: «Сто процентов: никто, ни один человек из проживающих на моей безымянной, покрытой росой улице не провел ночь так, как я». Мне представляются мирные картины: соседи идут в сортир по-маленькому, занимаются сексом — в то время как я примериваюсь дулом пистолета к человеческому затылку.
«Ну почему, почему я?»
Как обычно, ответа на этот важный вопрос нет. Хотя, конечно, я был бы не против этой ночью заняться любовью, а не планировать убийство. Чувство безвозвратной потери одолевает меня, на столе остывает кофе. Швейцар дрыхнет — и воняет, но от этого запаха и от дыхания спящей псины мне становится уютнее.
А потом звонит телефон.
«Нет, нет, только не это. Эд, не бери трубку».
«Это же они, они!»
Сердце бьется так, словно сейчас выскочит из груди. Потом оно запутывается в ребрах и глупо трепыхается.
Даже сердце у меня дурацкое, ничего толком сделать не может…
Я сажусь на стул.
Телефон продолжает звонить.
Считаю, — пятнадцать раз уже прозвенел.
Перешагиваю через Швейцара, таращусь на трубку и наконец решаюсь поднять ее. Голос застревает в горле, как сухие крошки.
— Алло?
Голос на том конце провода звучит крайне зло, но — слава богу! — это всего лишь Марв. В трубке слышно, как ругаются и орут друг на друга рабочие, стучат молотки. На этом фоне мой друг свирепо выговаривает:
— Большое спасибо тебе, Эд, что сподобился наконец ответить на мой звонок! Задери тебя черт, Эд!..
Вот честно: мне сейчас совершенно не до разборок с Марвом.
— Я начал было подумывать…
— Заткнись, Марв.
Я вешаю трубку.
Естественно, телефон звонит снова. Я беру трубку.
— Да что с тобой такое?!
— Да ничего особенного.
— Слушай, хватит мне мозги пудрить. Я этой ночью глаз не сомкнул.
— Ах вот оно что. Выходит ты, Марв, тоже кого-то пытался убить?
Швейцар смотрит: мол, точно не мне звонят? Потом быстро засовывает морду в миску и вылизывает ее начисто — вдруг там осталась капля кофе, а он не заметил?
— Опять ты со своей абракадаброй…
Абра-кадабра! Фантастика. Обожаю, когда парни вроде Марва щеголяют такими словечками.
— Эд, я, конечно, всякие оправдания слышал, но ты несешь полную фигню…
Я сдаюсь.
— Ладно, Марв, проехали. Все в порядке.
— Вот и прекрасно.
Моему другу очень нравится оставлять за собой последнее слово.
И тут он наконец подбирается к теме разговора:
— Ну так что, ты подумал?
— Насчет чего?
— Сам знаешь, насчет чего.
Мне приходится повысить голос:
— Значит, так, Марв. На данный конкретный момент ты можешь быть абсолютно уверен, я не имею ни малейшего понятия, на что ты намекаешь. Кроме того, час ранний, я не спал всю ночь, и по некоторым причинам, а я не могу их обнародовать, у меня отсутствуют душевные силы для поддержания нашей милой светской беседы.
Мочи нет, как хочется повесить трубку, но надо держаться.
— Не будешь ли ты так любезен оказать мне услугу и все-таки раскрыть предмет нашего разговора?
— Ну ладно, ладно…
В его голосе звучит неподдельная обида на такого отвратительного типа, как я. Марв всеми силами показывает, что очень хотел бы повесить трубку и только дружеские чувства удерживают его от этого.
— Просто парни спрашивают — ты с нами или нет?
— С вами в чем?
