— Алло?
— Ты где вообще?
— Дома.
— Какого хрена ты дома? Мы тут с Ричи со скуки помираем. И где Одри, черт побери? Она с тобой?
— Нет.
— А где?
— С одним парнем с работы.
— Почему?
Марв как ребенок, правда? Почемучка, хотя давно вышел из этого возраста. Все, не пришла сегодня Одри в карты играть. Но Марв все никак не возьмет в толк: раз не пришла, значит уже и не придет.
— Марв, — говорю, — у меня вообще-то сегодня вечером дел полно. Я не смогу.
— Да какие у тебя могут быть дела?
«Сказать, не сказать?» Решаю все-таки сказать:
— Ладно, слушай. Я объясню, почему сегодня не приду играть в карты.
— Валяй.
— В общем, — говорю я, — мне нужно убить кое-кого, понимаешь? Ну как? Уважительная причина?
— Слушай, — голос у Марва очень мрачный, — не компостируй мне мозги. Некогда вникать в твой делирий.
Делирий? Где это Марв успел ученых слов поднабраться?
— Давай приходи, мы ждем. Приходи, или я тебя не возьму в команду. Помнишь про «Ежегодный беспредел»? Я, между прочим, сегодня с парнями обсуждал состав!
«Ежегодный беспредел» — это нелепый футбольный матч, который по традиции проводится на местном стадионе перед Рождеством. Играют босиком идиоты вроде Марва. Обманом, посулами и угрозами он втянул в это ерундовое предприятие и меня. Я в составе уже несколько лет подряд и когда-нибудь все- таки сломаю шею.
— Ну, в этом году на меня не рассчитывай, — пытаюсь отбиться я. — Играть не буду, даже не зови.
И вешаю трубку. Естественно, телефон тут же звонит опять, но я снимаю трубку и кладу обратно на рычаг. Мысль о том, что Марв на другом конце провода бесится и ругается, доставляет мне несказанное удовольствие. Я точно знаю, что сейчас он обернется и заорет: «Эй, Марисса! А ну-ка иди сюда, будешь с нами играть в карты!»
Ну что ж, теперь нужно сосредоточиться для настоящего дела. Это единственная ночь, когда я могу привести в исполнение мой план. Только одна ночь — для такси, карты и пистолета.
Полночь наступает быстрее, чем хотелось.
Я целую Швейцара в щеку и выхожу из дому. Назад не смотрю — все решено, эта дверь откроется для меня лишь поздно ночью, после того как дело будет сделано. Пистолет оттягивает правый карман куртки. Туз бубей — в левом, вместе с фляжкой, в которой плещется водка со снотворным. Я туда много таблеток ссыпал. Надеюсь, сработает.
В этот раз мой путь лежит не к Эдгар-стрит, а поближе — к Мэйн-стрит. Я останавливаю машину и глушу мотор. Когда пабы закроются, один посетитель так и не доберется до дома.
Уже поздно, и все пьяницы выползают из баров. Нужного мне человека опознать легче легкого, такой громила выделяется из толпы. Трубным голосом он прощается с собутыльниками, не зная еще, что пил с ними в последний раз. Я разворачиваю такси и теперь стою на той же стороне улицы, по которой бредет он. Его тень вырастает в зеркале заднего вида, потом исчезает. Когда мужик удаляется на достаточное расстояние, я трогаюсь с места и еду за ним. Одежда мокрая от пота, но ничего. Я знаю, что сделаю это. Час пробил, и пути назад нет.
Останавливаюсь и дружелюбно окликаю:
— Подвезти?
Он поворачивается ко мне и рыгает:
— Д-денег н-не дам…
— Ладно, я бесплатно подвезу. А то до дома не добредешь…
На это он улыбается и сплевывает, а потом обходит машину и втискивается на пассажирское сиденье. Мужик начинает объяснять, как проехать, но я говорю:
— Сиди уж, а то я не знаю, где ты живешь.
Вокруг что-то сгустилось, оно не дает мне трястись от страха и жалости. Иначе я бы не смог сделать что задумал. Вспоминаю Анжелину и как ее мать чуть не разрыдалась в супермаркете. Я должен это сделать. «Ты должен, Эд, — говорю себе и киваю в ответ. — Согласен».
Вытащив фляжку с водкой, предлагаю хлебнуть мужику. Он хватает ее без раздумий.
«Я знал, что так и будет, — поздравляю себя. — Подобные ему хватают то, что нравится, и не морочатся».
Это такие, как я, мучаются всякими мыслями.
— А что, с удовольствием, — говорит он и делает мощный глоток.
— Бери, — говорю. — Тебе больше пригодится.
Он ничего не отвечает, только прихлебывает. А я проезжаю Эдгар-стрит и, нарезая круги, постепенно приближаюсь к западной окраине. Там начинается грунтовая дорога, она ведет к месту под названием Собор. Это скалистая вершина горы. Под ней на многие мили тянется бушлэнд.[3] Мы еще не выехали из пригорода, а мужик уже уснул. Фляжка выпадает из руки и выплескивается на него. Я еду дальше.
Проходит полчаса, и я уже на грунтовке. Путь по ней занимает еще полчаса. На месте мы оказываемся в начале второго. Я заглушаю двигатель, и мы остаемся одни, в тишине.
Пора становиться злым. Смогу ли я, правда, рассвирепеть до нужной кондиции — это еще вопрос.
Выхожу из машины и иду к пассажирскому сиденью. Открываю дверь. И бью мужика по лицу пистолетом.
Ноль реакции.
Еще один удар — то же самое.
Он резко приходит в себя только с пятого раза. Пробует языком кровь из носа и рта.
— Просыпайся, — приказываю я.
Видно, что мужик завис и явно не понимает, где он и что происходит.
— Выходи из машины.
Пистолет целит ему прямо между глаз.
— Не советую рыпаться. Он заряжен, не сомневайся.
Мужик еще не протрезвел, но, похоже, все понял — глаза круглые от страха. Он явно хочет сделать резкое движение, — но тут же понимает, что он из машины-то едва может вылезти. Кое-как он встает на ноги, и я веду его вверх по грунтовке, подгоняя тычками пистолета между лопаток.
— Пуля пробьет позвоночник, — говорю я, — и ты останешься здесь подыхать. А потом я позвоню твоим жене и дочке: мол, приходите, посмотрите. Знаешь, что они будут делать? В пляс пустятся. Здорово, правда? Или прострелить тебе череп? Быстрая смерть все-таки. Ну, что выбираешь?
Он оседает на землю, и я одной коленкой придавливаю ему плечо, другой поддаю в спину. Колени у меня острые, мужику явно приходится несладко. Пистолет холодит ему шею.
— Ну, каково это, чувствовать смерть за спиной?
Голос у меня немного дрожит, но в общем и целом звучит довольно твердо.
— И знаешь что? Ты это заслужил.
Я отскакиваю и рычу:
— А теперь встал и пошел. Или умрешь на месте.
И тут до меня доносится звук.
