Донат рассказывал: специальное подразделение аванебиховской полиции, сформированное из особо доверенных людей, ожидает команды, и если Король Сорегдийских гор по истечении урочного срока не даст о себе знать – их бросят прочесывать местность, искать опоздавшую тварь. И сколь бы отвратно и тошнотворно сия пакость ни выглядела, ее подберут и бережно доставят на заповедную территорию. Говорят, ежели до этого дойдет, каждому участнику спасательной операции премия полагается такая, что потом до конца жизни будешь эсшафаны каждый день кушать, в золоченом автомобиле ездить да «Яльс» по праздникам пить, и то не обеднеешь.

Оборотень, как за ним водится, от эскорта отказался, но, не ровен час, передумает. Надо, чтобы он не мог связаться с Аванебихами. Местный народ, конечно, всполошится, но пока сообщат, куда следует, пока монтеры-телефонисты найдут, где оборваны линии – много чего произойдет… Может статься, Аванебихам уже и некого будет спасать.

У охотников предложение Ксавата вначале вызвало оторопь: резать кабель – государственное преступление, за это в тюрьму посадят и заставят возмещать убытки, да и позора не оберешься. А никто ж не узнает, хитровато подмигнул Клетчаб Луджереф, ушлый парень из Хасетана. И мы ведь не просто так, а ради победы над злом… Уговорил. Уж очень хотелось Донату Пеларчи завалить самую крупную в Иллихейской Империи дичь и стать Трижды Истребителем, а Келхару не терпелось взять реванш за свое позорное поражение в Рауме.

Где и что резать – это не извольте беспокоиться, Ксават цан Ревернух не тупак, а министерский чиновник, у него имеются карты стратегических коммуникаций под грифом «Для служебного пользования». Как чувствовал, что они когда-нибудь сгодятся, вот и хапнул втихаря – не зря же начальство хвалило его за «имперское мышление» и «творческий подход к делу».

Пришлось покататься, но все было устроено в наилучшем виде, захолустье осталось без связи с внешним миром. Знай наших хасетанских!

А теперь – в погоню за оборотнем. В одной зажиточной усадьбе, обнесенной кирпичной оградой, ровно какая крепость, напали на его след. Приезжал вчера парень на мотоцикле, по описанию – вылитый Дэлги, купил еды, расплатился по-королевски. Еще попросил хозяйку поменять повязку на плече: рана у него там, словно от когтей крупного зверя, как еще путешествует с такой болячкой! Хотел куда-то позвонить, да телефон уже второй день заглох; тогда написал письмо, запечатал в пакет и отправил хозяйского сына в Эслешат. За это отдельно заплатил и пообещал, что адресат, получивши пакет, тоже даст денег. Ночевать не остался, укатил на юг. Но это еще не все! В сумерках, уже после того, как загнали скотину, приходила громадная, с теленка величиной, черная собака в ошейнике, украшенном блестящими каменьями. Вертелась у запертых ворот, что-то вынюхивала, потом тоже побежала на юг. Похоже на то, что она идет по его следу.

– Сдается мне, его преследует грызверг, – угрюмо и озабоченно протянул Донат. – Поехали!

Ксават, напротив, порадовался такому раскладу, но про себя, чтобы не раздражать старого охотника. Ему ведь без разницы, кто убьет Короля Сорегдийских гор, лишь бы кто-нибудь наконец это сделал, а у Доната свои интересы. Ежели оборотня догонит и растерзает грызверг, то получится, что это грызверг стал Истребителем пожирателя душ, а славный Донат Пеларчи останется ни с чем.

Дичь выиграла целые сутки. Пока с кабелями возились (та еще морока!), оборотень мчался к заветной цели, к своим родным горам. Или, вернее, не мчался, а петлял по бездорожью, то разгоняясь, то сбрасывая скорость; тут не везде проедешь, а он еще и ранен. Если свести воедино доступные обрывки информации, можно предположить, что ранил его грызверг.

«Хорошая собачка! – прочувствованно подумал Ксават. – Шальная удача тебе в помощь!»

После полудня доехали до деревушки с пестро раскрашенными домиками из саманного кирпича и хлипкими мазанками-сараями, смахивающими на колонии невзрачных грибов. Дорога сплошь в лепешках навоза: для кого это признак достатка, а для кого неприкрытая срань. Как Донат, сидевший за рулем, ни старался, как ни маневрировал, все ж таки въехали…

Когда вылезли из машины, Ксават зыркнул вправо, влево – рядом никого – и прошелся по адресу деревенского сброда, который позволяет своей скотине гадить где попало.

– Это не сброд, а крестьяне, которые кормят Империю, – заметил Келхар неприязненно-наставительным тоном.

Он тоже слегка морщился от вони, что делало его лицо еще более некрасивым и неприятным, чем обычно, а все не упустил случая Ксавата уязвить – вот ведь какая аристократическая пиявка!

Из ворот крайнего хозяйства вышел мужик с большой грязной корзиной, прикрытой дерюжкой, под которой что-то пищало и шевелилось.

– Охотники, что ль? – поинтересовался он, оглядев приезжих.

– Охотники, уважаемый, – подтвердил Донат. – Мира и процветания вашему дому!

– Вам тоже, любезные, мира и процветания, – традиционное вежливое приветствие в устах аборигена прозвучало как ворчливый упрек. – Это дело, что вы к нам пожаловали, работенка для вас будет! Тварь окаянная в балке за пастбищем завелась, житья не дает, скотину заманивает и губит. А в прошлом году оно самое охальным голым парнем обернулось и дочку мою отымело. В аккурат сегодня бедная девка разродилась. Во, пащенков понес топить! Хотите поглядеть?

Он приподнял заскорузлую дерюжку. Существа, которые копошились в корзине, напоминали младенцев, но вытянутые рыльца и нитевидные многосуставчатые конечности отрицали их принадлежность к роду человеческому. Одно из них выглядело мертвым, три других пищали, показывая крохотные острые зубки. Элиза, вначале подавшаяся вперед с возмущенным лицом, ойкнула и отшатнулась, Келхар отвел ее в сторону.

Обычное дело: если оборотень какую девку оттрахает, потом рождается незнамо что – семя-то нечеловеческое. Потому этих уродцев уничтожают, а над пострадавшей после разрешения от бремени жрецы совершают очистительные обряды.

Изредка встречаются исключения. От того же Сорегдийского оборотня еще ни одна женщина не понесла, проверенный факт. Видимо, при своих превращениях он заботится о том, чтобы его сперма была стерильной, на радость мерзавкам из рода цан Аванебихов и другим бесстыжим дурехам, знатным и незнатным. Из коварного расчета, дабы после к нему никаких претензий: дескать, хоть и тварь, но вписался в человеческое общество, а что хотел Клетчабом Луджерефом пообедать – его личное дело.

Из оранжево-коричневого домика с выкрашенными в голубой цвет оконными рамами доносились рыдания.

– Ревет, – со вздохом пояснил хозяин, снова прикрывая тряпкой содержимое корзины. – Как увидала их, так и заревела, никак не остановится, хоть водой отливай. Так что, господа хорошие, поможете нашей беде, убьете злыдня? Мы вам за охоту вскладчину заплатим, и от государства премия положена… Не прогадаете.

– Позже к вам наведаемся, – сказал Донат. – Поворожим, узнаем, когда у него урочное время, – и потом сможете в эту балку по ягоды ходить. А сейчас мы другую дичь преследуем. К вам чужой человек на мотоцикле не заезжал?

– Заезжал! Сейчас заехал, вон в том доме сидит, – мужик поудобнее перехватил корзину с уродцами и дернул всклокоченной бородой, указывая куда-то за плечо. – Неужто оборотень? Совсем не похож.

– Оборотни бывают разные… Ксават, за руль. Элиза, в машину и не высовываться. Скажите, любезный, – Пеларчи снова обратился к струхнувшему собеседнику, – этот приезжий как выглядит? Здоровенный громила лет тридцати с небольшим, жилистый, загорелый, у него зеленые глаза и длинные волосы этакого бурого цвета?

– Не, какой там громила! – с явственным облегчением возразил абориген. – Совсем мальчишка, лет восемнадцати или, может, девятнадцати. Ищет какую-то сбежавшую собаку.

– Отбой, – буркнул Донат. – Не тот. Мы к вам, уважаемый, обязательно завернем, когда с этой охотой закончим.

В доме продолжали плакать. Из ворот бочком вышла курица, деловито склевала букашку возле хозяйского ботинка.

– Тот! – злорадно ухмыльнулся Ксават. – Другой, но тот. Это же Ник, который его предупредил! Грызверга ищет, помните? Пошли, наломаем стервецу!

– Да не то что наломаем, а с собой захватим, – глаза старого охотника нехорошо сверкнули из-под