Вскоре фермер умер, и его вдова Алиса переехала в город. Ее новый дом был маленький, в него можно было взять только одну кошку, и Алиса выбрала Тома, своего любимца.
Стики отправили к сестре Алисы, Джойс, которая жила в Плимуте. Так, после стольких лет дружбы, два друга были вынуждены расстаться. Однажды утром, спустя примерно восемь месяцев после переезда, Алиса заметила, что Том выглядит необычно возбужденным. Он не спал в своем излюбленном месте у камина, а бесцельно слонялся по комнате — уши прижаты к голове, хвост торчит прямо и кончик его ходит из стороны в сторону. Внезапно он с дикой яростью бросился на дверь, его когти впились в фанерную обшивку и оставили глубокие царапины в краске.
Удивленная Алиса так и не сумела его успокоить; она решила позвонить своей сестре и посоветоваться. Но когда ее соединили с Джойс, оказалось, что у той возникли свои проблемы. Рыдая, она сказала сестре, что пропала Стики — исчезла из дома утром того самого дня. Сосед утверждал, что видел обезумевшее от страха животное, за которым гнались какие-то юнцы, однако, несмотря на все поиски следов, кошку так и не удалось обнаружить.
«Я сейчас приеду и помогу тебе», — сказала Алиса, совершенно забыв о своих трудностях с Томом. Она намеревалась оставить кота дома, но как только дверь черного хода открыли, он прошмыгнул между ног Алисы и забрался в машину. Поскольку Алиса торопилась, она решила взять Тома с собой. Позже она благодарила себя за такое решение.
Когда они достигли Плимута, Том выскочил из машины и понесся по улице, не обращая внимания на истошные крики Алисы. Однако на углу он остановился и повернулся мордой к ней, его хвост яростно метался из стороны в сторону. Алиса позвала свою сестру, и женщины бросились в преследование. Кот провел их через лабиринт боковых улиц, не колеблясь, только иногда останавливаясь, чтобы женщины не упустили его из виду.
Наконец они добрались до пустыря, который граничил с портом, — в тот момент Том пропал из виду. Только по громкому мяуканию Алиса и Джойс смогли проследить его путь в сыром подземном каземате, представлявшем собой часть подземного убежища времен войны. Внутри находились горы мусора, скопившегося за долгие годы. Но Том шел уверенно. Он принялся яростно царапать большой джутовый мешок, туго перевязанный веревкой. Алиса и Джойс в ужасе уставились на мешок, который вдруг слегка шевельнулся. Что-то было внутри.
Этим «что-то» оказалась Стики. Над ней издевались ее мучители и потом засунули в мешок, где и оставили умирать. Благодаря искусству местного врача и стараниям Алисы, Стики поправилась. Сестры решили, что разлучать Тома с подругой было бы бесчеловечно, и животные снова оказались вместе.
Никто до сих пор не в состоянии объяснить, каким образом Том узнал о судьбе сестры и как ему удалось найти ее с такой легкостью в совершенно чужом городе.
Получено много сообщений от владельцев, которые утверждают, что их кошка произносит «человеческие» слова. Рыжий из Амстердама часто пользуется тем, что его хозяйка называет «человеческим голосом». Это означает, что он говорит почти так же чисто, как и вы или я, и совсем не по- кошачьи. Он произносит такие слова, как «Привет!», «Доброе утро», «Папочка», а также обычное «На улицу» или «Еда».
Джонни из Лондона в один дождливый вечер ушел гулять и не вернулся, когда его позвали. Его хозяйка легла в постель и читала, когда неожиданно она услышала за окном: «Мам-мам»; открыла окно и — кто бы это мог быть? — Джонни! Персидская Чу-чу из Болтона произносила слова настолько отчетливо, что соседи говорили ее хозяйке: «Ваша кошка дожидается Вас и говорит: „Мама, мама“».
От Масэ с Сейшельских островов пришла эта любопытная история: «Четыре года назад я жила в чудесном местечке, пока на моей земле не начали строить мерзкий аэропорт, перевернув все вверх дном. Мы все время оставались дома, так как нам просто неГкуда было идти. Для нас настали ужасные времена. Строители начали взрывать гору, поэтому мы жили буквально в условиях бомбардировки. Однажды неожиданно исчез мой молодой рыжий кот Миньон. Я думаю, что он не любил грохота. Время от времени мы встречали его в округе. Он был лоснившимся, отлично ухожен, откормлен, по-видимому, его очень любили. Поэтому я сказала: „Хорошо, если он не хочет жить с нами, значит, он нашел другой хороший дом. Пусть он будет счастлив“. Затем я перестала встречать Миньона. Прошло три года.
Однажды я прогуливалась по дорожке, и к моему ужасу из кучи коровьего навоза выпрыгнуло ужасное существо. Это был скелет почти без шерсти, грязный. В дополнение к его бедам было видно, что у него дизентерия. С первого взгляда стало ясно, что когда-то это был рыжий кот. С воплем: „Мама, мама!“ — оно бросилось ко мне и всю дорогу до дома следовало за мной… Вы никогда не видели ничего более отвратительного, чем это животное, которое отказывалось уходить. Я вылила на него кувшин с водой, приговаривая:
„Уходи, уродина!“, но оно не пошевельнулось. Я дала ему тарелку с едой, которую он с жадностью сожрал. И вдруг меня озарило. Это… это существо Миньон. Был один способ доказать это. Миньон родился со смещенным ребром. Очень осторожно (он был таким грязным) я провела рукой по его боку. Так и есть: это Миньон. Но где же кот был все эти три года?
У меня не поднялась рука прогнать или усыпить этого „блудного сына“. Я решила выхаживать его. Как только я начала давать ему лекарство, он настолько поправился, что стал совсем другим котом. Его шерсть, которую чистили теперь ежедневно, начала снова отрастать. Через три месяца он превратился в огромного, толстого, рыжего кота. Он приобрел свой прежний цвет, его хвост снова стал пушистым. Однажды, вскоре после его возвращения домой, моя служанка обратилась к нему: „Ты Миньон? Если да, ответь мне“. Ответ прозвучал сразу: „Мяу, да“. Кот меня больше не покидал».
У этой дамы есть другой кот. Ату, который всякий раз, когда она кричит: «Ату, крысы!», бросается хватать воображаемую крысу. Если он видит кого-нибудь около дома, он идет к ней и говорит буквально следующее: «Кто-то за домом», и он никогда не ошибается.
Предоставляю читателям право самим это решить. В этой истории речь идет об Эсмеральде, удивительном крысолове, как и ее мать, которая была куплена на конюшне близ Оулд Бейли, в Лондоне. Эту историю поведала нам ее хозяйка, сорокалетняя леди, живущая в Хэтфилде.
«Эсмеральда была независима и ожидала очередного прибавления семейства. Мы держали ее котят довольно долго и часто одновременно у нас было четыре и более кошек. Это была очень большая семья. Ели все кошки из большого обеденного блюда одновременно. Однажды я заметила Эсмеральду, сидящую на столе и внимательно смотревшую на газету, как если бы она ее читала. Когда она ушла, я взяла газету, чтобы посмотреть, что она читала: оказалось, большую статью под названием „Цветной барьер“. Это нас всех очень насмешило. Когда же подошло обеденное время, она отказалась есть вместе с другими, и я должна была дать ей отдельную тарелку. А затем мы выяснили, что она не желает есть с одним своим сыном — он был абсолютно черным. С другими она ела, а с черным сыном никогда. Люди говорят, что я спятила, однако моя сестра и семья могут подтвердить, что это правда. Я уверена, что она умела читать. Я заметила это на других фактах, и мы всегда прятали наши письма, если не хотели, чтобы она о них узнала». (В конце концов Эсмеральду взяли в деревню, где она стала, по-видимому, добычей лисы. Перед ее смертью хозяйка приютила маленького бездомного котенка, и Эсмеральда «научила его всему, что она знала, и теперь он распоряжается всем так, как я уверена, он не смог бы додуматься без ее влияния».)
Похоже, что кошки-самки (не знаем про котов) знают, когда их хозяйки находятся в положении. Я получил несколько подтверждений этому. Одно интересное письмо о кошке, которая не только заранее «знала», но и любила родившегося ребенка, пришло в лигу из Брэдшоу, Галифакс, Йоркшир. «Моя кошка и я забеременели в первый раз примерно в одно и то же время, и я уверена в том, что она узнала о моем состоянии прежде, чем у меня стал заметен животик. После того как она прекратила кормить своих котят, мы удалили у нее яичники, и она стала чрезвычайно нежно и покровительственно относиться ко мне. Когда я пополнела, вместо того чтобы сидеть на моем колене, она обычно располагалась поперек моего живота. Каждый раз, когда ребенок шевелился, Свин поднимала мордочку и смотрела на меня так, что описать это я могу лишь как понимающий женский взгляд. После рождения дочери, когда я вернулась из больницы домой, Свин, по-видимому, не удивилась, увидев ребенка, и не проявила никакого признака ревности. На самом деле она перенесла свое покровительство на ребенка, но никогда не стремилась залезть в детскую коляску.
