лучше. Мирный разгром будет ужаснее и долговечнее. Он будет вечным. Аминь!

Иногда на малой лестничной площадке возникают дискуссии. Иногда — довольно острые и даже рискованные. Конечно, в институте есть несколько человек, которым дозволено говорить многое такое, что запрещено говорить другим, — эти люди суть сотрудники КГБ, причем — на высоком уровне. Но есть несколько человек, относительно которых точно известно, что они не связаны с КГБ, но которые высказываются не менее рискованно. И я до сих пор не могу понять, почему такое возможно. Учитель говорил мне, что Они допускают такие разговорчики постольку, поскольку они не выходят за пределы нашей профессиональной среды и не имеют видимых последствий. Когда я вышел на площадку, Вадим как раз заканчивал длинную речь о том, что думают на Западе о нашем высшем руководстве. Он сказал, что на Западе совершенно не понимают механизмов и принципов нашей системы управления. В частности, там думают, будто наша идеология существенно влияет на нашу внешнюю политику. Вот кретины! Смотря о какой идеологии идет речь, возразил Учитель. У нас есть официальная, или формальная идеология Вы знаете, о чем я говорю. У нее своя роль в жизни общества — организация и оформление поведения людей внутри социальной системы страны. Но у нас есть и фактическая, или «рабочая» идеология, о которой все помалкивают. Что я имею в виду? Приведу вам несколько постулатов такой идеологии. Постулат создания многократного перевеса сил. Постулат демагогии. По этому постулату, например, надо кричать об облагодетельствовании, если насилуешь. Наши руководители даже на тройку не способнь сдать экзамен по формальной идеологии даже на первом курсе, но на пятерку знают «рабочую» идеологию. А мы вами одеваем постулаты последней в благородную фразеологию первой. Но это не идеология, сказал Вадим. Это практическое сознание. Если мне не изменяет память, Канта... Изменяет, сказал Учитель. У Канта и ни у кого другого этого нет. Это — мое открытие. Теперь не представляет труда «открыть» его у любого крупного философ прошлого.

Одни хотят закон открыть,

Другие — в космосе болтаться,

Вождями третьих тянет быть,

А я хочу, смешно признаться,

Чуть свет с постели не вставать,

Живот не портить бутербродом,

В час пик вагон не штурмовать

С кипящим злобою народом,

Над нудным делом не корпеть,

Начальству не лестить ретиво,

На общработе не гореть

Для нужд родного коллектива,

До полуночи не торчать

На коме- и проф- и партсобранье,

На сослуживцев не стучать,

Не рваться в соцсоревнованье,

Не... не... Короче говоря,

Смять позитивную картину.

И даже нос не ковырять.

И не чесать от скуки спину.

Русские люди делятся на начальство, народ и интеллигенцию. Никакой проблемы «начальство и народ» не существует; те и другие знают, что начальство есть начальство, что начальство положено, что начальству положено, а народ должен и обязан. Не существует также никакой проблемы «начальство и интеллигенция»: те и другие знают, что начальство есть начальство, что начальство положено, что начальству положено, а интеллигенция должна и обязана. Существует лишь проблема «интеллигенция и народ». Проблема «народ и интеллигенция» есть та же проблема, только наоборот. Спросите любого интеллигента насчет проблем! Ему и в голову не придет мысль о начальстве. Он сразу же заговорит о народе, ибо он интеллигент.

У нас в квартире интеллигенция — это я, а соседи — народ. Начальства у нас, конечно, нет. Начальство есть некая высшая форма существования материи. Эта форма материи в коммунальных квартирах и подлежащих сносу домах не живет. На нашей маленькой квартирке можно изучить всю социологию проблемы «интеллигенция и народ». Соседи искренне считают, что я — паразит на шее трудящихся, и одновременно жалеют меня за то, что я часами протираю штаны и порчу глаза над книжками. Они опять-таки искренне полагают, что я, как ученый, гребу деньги лопатой, и одновременно категорически заявляют, что не пустят дочку в институт — «двадцать лет попусту учиться за гроши». Они от всей души угощают тем, что у них есть, и гневаются, когда я отказываюсь. Недавно мне пришлось срочно делать «левую» статейку. В это время завалился Сосед с поллитровкой. Я еле выпроводил его. Так он после этого неделю не разговаривал со мной, обзывая последними словами, и пообещал набить морду. Я спросил его за что. Он ответил, как в старом анекдоте ответил муж жене, которой он влепил ни за что по физиономии: кабы было за что, убил бы. Когда требуется скандалить со всякого рода коммунальными организациями и местными властями, на это дело вытаскивают Меня, поскольку я «ученый человек». Но если властям требуется как-то нажать на меня, наш квартирный народ всецело поддерживает власть, а не интеллигенцию.

Короче говоря, установить тут некие строгие принципы Невозможно. Почему? Да потому, что народ воспринимает интеллигенцию как свою собственную часть («такое же дерьмо, как и мы»), стремящуюся устроиться жить как начальство («ишь чего захотели!»). Народ уважает интеллигенцию так как это — почти что начальство, но презирает ее, так как это — вовсе не начальство.

А известно ли тебе, спросил Он, что в верхах серьезно обсуждается проект передачи интеллигенции под контроль народа? Там убеждены, что одним из условий возникновения диссидентского движения явились отдельные квартиры у интеллигентов. Теперь будут строить дома с многокомнатными квартирами и вселять в них по нескольку семей. И интеллигенцию будут расселять по таким квартирам. Так сказать, интеллигенцию растворят в народе, погрузят в народ, свяжут с народом. И чего этим добьются? — удивился я. После этого интеллигенция начнет мутить народ. Не будь таким наивным, сказал Он. Ты-то много намутил в своей квартире?

Опять один, говорит Берия. Ну и дурак. Плюнь ты на Нее. Женщины — высшее благо для нас, мужчин. Отказываться от них?! Не могу этого понять. Знаешь, у меня только девочек до четырнадцати лет было больше  пятисот штук. Девочки — не женщины, говорю я. К тому же ты имел их силой. И не думай, что