— Ты зря связался с этой девчонкой, — говорит Учитель. — На что она тебе сдалась? Смазливенькая глупышка.

— Она, между прочим, не такая уж глупая. Не глупее институтских умниц. И уж во всяком случае, не глупее этой коровы Тормошилкиной.

— Ну, нашел критерий!

— Она английским прекрасно владеет. Спецшколу кончала. И в семье учили. Так что я с ней в языке здорово практикуюсь.

— Не морочь мне голову! Если уж так тебе хочется, трахни ее пару раз и закругляйся!

— А почему это тебя так волнует?

— Жаль мне тебя. Влипнешь в историю. С такой хорошую семью все равно не сделаешь. Помучаешься, а через год максимум — развод. Ей не такой муж нужен. Ей кандидат нужен, а то и доктор.

— А если я кандидатом буду?

— Вот на это она и рассчитывает. И вообще, в наше время семья — пустая затея. А если с кандидатством сорвется? Она же тебе шею перепилит. Ей же квартира отдельная будет нужна. А твоей зарплаты ей на одни сапоги не хватит.

 — И почему ты решил, что я жениться собираюсь? Мы просто время проводим. Дружим. Допустимо такое? Мне с ней приятно.

— Допустимо, конечно. Но слухи всякие ходят. А как говорится, нет дыма без огня. Ладно, бог с ней. Как насчет посидеть и поболтать?

— Сегодня не могу. Иду в консерваторию.

— С ней? До чего же ты, брат, докатился. Чего доброго, и пить совсем бросишь. А может быть, все- таки заглянем?

— На минутку.

— Я не знаю более мерзких заведений, чем наши питейные заведения. И не знаю более мерзостного явления, чем наше пьянство. И все-таки мы лезем в это с головой. Готовы опоэтизировать и даже возвести в ранг религии. Отчего бы это? Причин тому, как говорится, много. И все же на главную из них обычно не обращают внимания. Дело в том, что наш человек в трезвом состоянии есть лишь гнусная социальная тварь. В пьяном виде он превращается в тварь иного рода, но в более человеческую. Пьянствуя, мы защищаемся от самих себя и себе подобных как трезвых тварей. У нас просто нет других средств самозащиты. Или хватает ненадолго. Кроме того, пьянство упрощает все наши отношения, сокращает, например, все процедуры общения с женщинами. Пьянство приукрашивает нашу серость. Способствует разрушению семейных пут. Умеряет карьеристические устремленности и служебное рвение. У нас ведут ожесточенную борьбу с пьянством. Но я не верю в ее искренность. У нас все инстинктивно чувствуют, что прекращение пьянства сделало бы нашу жизнь еще более кошмарной. Сейчас в моду входят наркотики. Но я не думаю, что они вытеснят пьянство. Они не соответствуют природе нашего общества и нашего человека. Взгляни на эту вот, например, рожу. Можешь ты представить его себе со шприцем, делающим укол? Нет, конечно. Он не то что шприц, пивную кружку сломает.

И снова мрачная приходит полоса.

И снова чудные я слышу голоса.

И снова мой они терзают бедный разум.

То монологи шепчут, то кричат все разом.

Мне суждено их всюду узнавать.

Одетый, как всегда, бросаюсь на кровать.

И до рассвета не могу сомкнуть усталых глаз.

Кто вы? — их спрашиваю. Отвечают: Бездны глас.

Зря не старайся, нас с порога не отринешь.

Мы есть, рассудку вопреки и вопреки доктрине.

Терпи немного. Вот сомкнешь глаза,

Умножишь наши, Бездны, голоса.

— Поворот к неосталинизму, то есть к нормальному состоянию нашего общества, есть дело довольно громоздкое, — говорит Глеб. — Он должен быть всесторонне подготовлен. Это постепенно делается. Постепенно, незаметно и неуклонно — вот в чем ужас. А мы все помалкиваем. И Запад не замечает или делает вид, что не замечает. Смотри, какой нажим устроили на молодежь! На периферии выпускников школ целыми классами отправляют в колхозы и на заводы. За исключением детей начальства, конечно. И не пикнешь. И обставлено это все будто добровольный почин, порыв. Якобы романтика. В республиканскую конституцию включили специальный пункт о детях. Родители обязаны воспитывать детей в духе марксизма-ленинизма и все такое прочее. Если они этого не делают, их надо лишать родительских прав! Было ли в истории нечто подобное? Они присваивают себе и наших детей!

— Это будет способствовать лишь росту лицемерия и снижению рождаемости, — говорит МНС.

Лицемерие нам не страшно. Мы теперь лицемерие предпочитаем искренности. Искренне верующие опасны. Лицемеры способны на любую пакость. А сокращение рождаемости коснется только определенных кругов, с которыми ведут борьбу, — религиозных сект и инакомыслящих. Это, брат, серьезное дело. Это — установка на физическое искоренение всякого инакомыслия и на полную монолитность общества.

— Неужели Они достигнут своей цели?

— Трудно сказать. Нас может спасти наша общая халтурность. Могут появиться другие проблемы, и это дело могут забросить, пустить на самотек. Но дров Они наломают. Тысячам людей жизнь испакостят.

— Я бы не хотел воспитывать своих детей в духе марксизма-ленинизма. И не хотел бы, чтобы они стали лицемерами, приспособленцами.

— Что отсюда следует? Никаких детей! К этому Они и стремятся: сделать лучших людей общества бесплодными во всех отношениях. Я всегда говорил, что Они примутся за наших детей. Молодежь будет самой серьезной жертвой Их безмерной подлости. Им надо во что бы то ни стало разрушить всякую возможность образования традиции инакомыслия в ряде поколений. Это — проблема номер один для Них.

— Но этого мало. Надо еще лояльных обрабатывать. А для этого...

— Для этого нужна более умная и гибкая идеология. Они, кажется, сообразили это. Приглядись с этой точки зрения к газетам, журналам, фильмам, книгам, теле- и радиопередачам! Тысячи лучших ученых и деятелей культуры, современной науки и техники работают в Их пользу. Фактически именно они теперь выполняют наиболее серьезные и тонкие функции идеологической обработки населения. Официальная идеология стала формальной в ее откровенном виде. Над ней многие смеются. Но, будучи погружена в малых и незаметных дозах в поток пропаганды и популяризации достижений новейшей науки и техники, она делает свое подлое дело неотвратимо.

— Что ты о ней так невежливо? Ты же сам вроде плоть от плоти ее?

— У тебя есть родители?

— Есть.

— Любят они тебя?