— Мне скучно, понимаешь? Я не могу десять лет жить по плану «двенадцать номеров в год», не могу каждую зиму думать про летнюю коллекцию одежды, а летом — про зимнюю. Я не могу бесконечно править эти заголовки, не могу который год делать вид, что делаю нечто ужасно важное. Помнишь, фильм такой был — «Особо важное задание». Так там война была! Но сейчас же нет войны! Так почему я хотя бы на время не могу перестать подносить снаряды?

Пока Лиза все это сбивчиво говорила, Влад молчал и тщательно подбирал остатки соуса с тарелки кусочком восхитительного итальянского хлеба.

— Очень вкусно, — зажмурился он от наслаждения и сделал знак своей холеной рукой официанту, мол, спасибо, можно забирать. — Я все понял, Лиза. Не надо на меня кричать.

— Извини, Влад…

— Ничего страшного. Но теперь я верю, что ты действительно могла разнести стойку регистрации в отеле. Бедные итальянцы! Ты напугала их до полусмерти. Трудно такого ожидать от сдержанной воспитанной девушки, — улыбнулся Князев. — Но меня можешь не стесняться. Заказать тебе еще коньяку?

— Ты провокатор, Влад! — засмеялась Лиза. — Мне больше коньяку не нужно. Я и с пятидесяти граммов отлично выговорилась.

— Нет, дело не в коньяке. Это музыка открывает душу человека так, как ничто другое раскрыть не может. И я буду с тобой тоже откровенен, Лиза. Запомни: что бы ни случилось, тебя никогда никому не будет жалко. Просто потому, что декорации твоей жизни слишком красивы. Тебя будут ненавидеть, тебе будут завидовать, над тобой будут смеяться, но жалости ты не дождешься. Искренней, человеческой жалости, без которой действительно трудно жить.

— Но я не хочу никого провоцировать на жалость.

— У тебя и не получится. Спровоцировать можно только ненависть — как, например, Ксюша Собчак. Любовь — нет. А жалость и любовь, как правило, ходят вместе. Так что ты больше никому не жалуйся — мой тебе совет. Легче тебе не станет. Просто потому, что тебя никто не захочет услышать.

— Спасибо, Влад, — уверенно произнесла Лиза. — Я рада, что не ошиблась хотя бы в тебе.

Они уже съели горячее и ждали десерт, когда у Лизы зазвонил телефон.

— Лиза, ты дома? Я буду у тебя через полчаса, — тихим голосом произнес Иван. — Можно? Или у тебя важная встреча?

— Нет, нет, я могу, конечно, как и договаривались, — почти невпопад, волнуясь, ответила Лиза.

— Тогда жду тебя на крыльце.

Лиза начала лихорадочно собираться, придумала на ходу историю про подругу, которая нуждается в экстренной помощи, потребовала срочно принести счет. Ее взволновал голос Ивана Бекетова, растерянный и какой-то детский. Но еще больше — грядущее повторение одного из самых счастливых вечеров в ее жизни. А Лиза Соболевская отлично знала — настоящее счастье никогда не повторяется. Даже если декорации и действующие лица остались прежними…

— Прощай, Лиза! Будь осторожна, — по-дружески поцеловал ее Влад. — Жаль, что так получилось. Кстати, я тут недавно выискал очень интересное высказывание Греты Гарбо. Когда ты становишься частью системы, рано или поздно система уничтожает тебя.

— Отличная реплика, Влад, в следующей статье про кинодиву обязательно ее используй, — улыбнулась Лиза и приподнялась на цыпочках, чтобы чмокнуть Князева в щеку. Она почувствовала, что от него пахнет луком. И этот запах никак не вязался с таким красивым и элегантным мужчиной, как Влад Князев.

Лиза доехала до дома неожиданно быстро, — именно в этот вечер улицы заснеженной Москвы оказались пустынны. Поэтому Лиза не удивилась, когда увидела, что на крыльце ее никто не ждет.

Лиза поднялась на лифте… и оторопела. Возле двери ее квартиры, свернувшись в комочек, лежал человек в темно-сером ватнике. Ивана Бекетова она узнала только по цвету волос.

— Вань, ты спишь? — присела она рядом с ним и провела рукой по волосам. — Ты пьяный, что ли?

— Нет, — тихо прошептал он, даже не открывая глаз. — Я не пьяный. Я умираю.

— Ну хорошо, поднимайся и пойдем умирать ко мне, там все-таки удобнее.

Иван вошел в квартиру и, не разуваясь, направился сразу в сторону дивана.

Лиза сняла в прихожей шубу, туфли и вошла в комнату. Ее взору предстала необычная картина — восходящая звезда русского кино возлежал на ее роскошном диване цвета горького шоколада в потертом ватнике. Он выглядел так, словно только что вернулся с войны.

— Вань, что случилось? — тихо спросила Лиза. — У тебя проблемы?

— Черт, Лиза, перестань говорить со мной так, как общаются с читателями-идиотами в твоем журнале! — взорвался Иван, но тут же будто сдулся, поджал под себя ноги, обутые в замызганные, стоптанные ботинки, и закрыл глаза.

— Извини, — уверенным голосом произнесла Лиза, подошла к барной стойке и включила кофе- машину. Она терпеть не могла истерик, особенно в исполнении мужчин. Впрочем, в последние годы она не встречалась с такими мужчинами, поэтому сейчас совершенно не знала, как ей реагировать. С одной стороны, ей хотелось стащить Бекетова с дивана, снять с него эту ужасную одежду, затолкать его под душ, а потом накормить и обсудить все проблемы. Но так она бы действовала, если бы перед ней был взрослый и хорошо знакомый ей мужчина. С другой стороны, хорошо знакомые ей мужчины никогда бы себе не позволили завалиться на ее бархатный диван в грязном ватнике. В общем, получался замкнутый круг.

— Вань, — присела Лиза на пол рядом с диваном. — Я так рада, что ты пришел.

— Лиза, я никому не нужен, меня никто не любит, — тихо произнес он. — Что я им сделал?

— Почему — никто? Я тебя люблю.

— Я же не виноват, что этот чертов фильм никому не нравится, — продолжал он говорить так же тихо, даже не заметив ее признания.

«Наверное, ему часто это говорят — вот он и привык», — с тоской подумала Лиза. И почувствовала себя так, как говорил Иван Бекетов — никому не нужной и никем не любимой. Он, словно подслушав ее мысли, вдруг открыл глаза, взял Лизу за руки, притянул к себе и крепко обнял. Со стороны они выглядели так, словно вернувшийся воин со страстью обнимает любимую девушку, которая верно ждала его долгие годы.

— А откуда у тебя этот ватник? Ты костюмерную ограбил, что ли? — спросила Лиза.

— Да нет, это мне ребята в общаге дали. Во-первых, холодно. А во-вторых, меня в нем никто не узнает. Моя же рожа сейчас на каждом столбе красуется.

Лиза хотела ответить, что известного человека узнают только в одном случае — когда он сам к этому стремится. Ведь очень многим глубоко плевать, звезда какого масштаба ходит рядом с ними по улицам. Но решила, что сейчас не самое подходящее время давать уроки на тему «Как быть звездой».

— Лиз, я действительно так хреново сыграл?

— Я не видела фильм.

— А, понятно, — кивнул он и выпустил ее из своих объятий. — Боишься разочароваться?

— Дурак, — засмеялась Лиза. — Мне вообще все равно, как ты играешь, что происходит с вашим фильмом, какая у него касса…

— Касса как раз отличная. Но все критики пишут, что я ужасный актер.

— А ты ждал, что все будут хвалить тебя и радоваться, что у нас появился новый гениальный актер?

Лиза даже растерялась, что кто-то именно этого может ждать от внезапно свалившейся популярности — восторга, похвал, восхищения. Ей это казалось крайней, почти детской степенью наивности. Даже идиотизмом. Но сейчас на ее диване сидел молодой человек в ватнике, под которым скрывалось самое сексуальное мужское тело из тех, которые приходилось видеть Лизе Соболевской, и пытался выяснить — почему все, как сговорившись, обливают его грязью?

— Вань, — мягко начала Лиза, стараясь не выглядеть слишком циничной. — Так устроена жизнь. Если люди о тебе говорят, то в девяти случаях из десяти они говорят гадости. Доверять можно только тем, кто