В конце третьего дня истребителей сменили — пришла стрелковая рота и заняла их позиции у Нижнего Койрова. Фашисты так и не смогли выбить их оттуда…

— А снайперы есть в нашем батальоне? — поинтересовалась Вера Александрова, и Егор Сергеевич отметил, что она уже называет батальон «нашим».

— Снайперы у нас есть, — ответил старшина. — И винтовкой фашиста бьем не хуже пехотинцев.

Еще в начале зимы саперы, как и пехотинцы, стали выходить на «охоту», выслеживали фашистов и били поодиночке. Орудия и минометы действовали скупо — боеприпасов оставалось в обрез, но нельзя было давать врагу покоя. Егор Сергеевич открыл личный счет одним из первых, и счет этот теперь был солидный. Но старшина не любил называть цифры.

— Счет имеется, а сколько точно, трудно сказать, — отвечал он пришедшему в роту корреспонденту. Тот нетерпеливо постукивал карандашом по чистой странице блокнота:

— Ну приблизительно?

— Что значит приблизительно? Третьего дня лежал я в засаде. Ждал долго, наконец появилась над бруствером голова. Приложился, выстрелил. Голова исчезла. Должен был я в нее попасть, обязательно должен, но кто знает, может, и мимо пальнул, а фашист убрался с испугу?

— Очень уж ты осторожный, старшина.

Егор Сергеевич едва заметно улыбнулся:

— Саперу надо быть осторожным.

Впрочем, были случаи, когда он мог с полной уверенностью делать записи в личном счете. Как-то декабрьской ночью Егор Сергеевич дежурил в первой траншее. Недалеко от него стоял пулемет. На передовой было тихо. Казалось, всякая жизнь замирала на лютом морозе. Только озябший пулеметчик стучал ногой об ногу и часто тер рукавицей лицо. Потом он не выдержал.

— Зайду на минуту в землянку, погреюсь.

Егор Сергеевич остался один. Он внимательно смотрел вперед и вдруг заметил движение в немецкой траншее. Траншея была неглубокой, а группа фашистских солдат шла не таясь, в полный рост.

Петров схватился за пулемет, повел им вправо, влево и поймал фашистов на мушку. Длинная очередь разорвала ночную тишину. В немецкой траншее закричали, несколько фашистов бросилось бежать. Петров дал новую очередь. Его пули снова настигли вражеских солдат.

Пулеметные очереди разбудили передний край. Началась частая стрельба с обеих сторон. Из землянки выскочили наши бойцы, появился лейтенант — командир взвода.

— Ты стрелял? В кого? — торопливо спросил он Петрова и строго сказал пулеметчику: — С тобой еще будет особый разговор. Сейчас смотри за фашистами, глаз не спускай. Может, снова появятся.

— Обязательно появятся, у них тут, видно, дело есть, — отозвался Петров. — Разрешите мне еще постоять у пулемета?

Фашисты действительно пришли минут через сорок, когда стрельба на переднем крае поутихла. Двигались они осторожно, низко пригибались ко дну окопа, но Петров все же их заметил и накрыл новой очередью.

— Тебе, старшина, пулеметчиком служить, а не сапером, — сказал тогда лейтенант. — Подтверждение на убитых фашистов получишь, пиши на свой личный счет.

— Я из пулемета стрелял не раз, — откликнулся Егор Сергеевич. — На действительной. Ну а с тех пор сколько прошло? Всего и погулял полгода. Только успел жениться…

Боевой азарт, радость успеха еще владели им, но перед глазами вдруг возникло лицо Люды, жены, и тоска резанула сердце. Два года Людмила ждала его, а сколько пробыли вместе? Люди говорят про медовый месяц, а у них и полного месяца не вышло, оборвала война…

Впрочем, рассказывать все это девушкам было трудно, слишком много тут было личного, касавшегося, как он считал, лишь его одного.

О боях, в которых пришлось участвовать, он говорил скупо, может быть, и потому, что на словах все получалось не так. Слова передавали события, внешний их ход, а главное заключалось в том, что было испытано и перечувствовано.

Но девушки, должно быть, как-то понимали это. Они слушали, притихшие, по лицам пробегали тени волнения. Каждая прикидывала, выдержала бы она, как повела бы себя во время таких испытаний?

Отдых прерывался командой: «Приступить к занятиям!»

Все двигалось установленным порядком, а мысли о будущем, о боях не покидали, хотя ясно представить себе будущие бои девушки все же не могли. Больше всего боялись, как бы не струсить, не оплошать.

Программа занятий в девичьей команде была очень сжатая — часов мало и все в них надо вместить: уставы, строевую, освоение саперной специальности и работу с собаками. В программе был даже особо записан этот предмет — кинология. Кинология — наука о собаках. За короткие часы какую уж науку можно преподать? Так, самые общие сведения. Но, когда занимались этим предметом, Петров сумел оценить предусмотрительность командира батальона, позаботившегося о том, чтобы в команду попали девушки, раньше работавшие с собаками. Благодаря им обучение всей команды шло лучше и быстрее. У Егора Сергеевича были отличные помощницы.

Петров напоминал девушкам:

— Ваша собака должна хорошо работать, без срывов. Запомните: мало того что она будет точно, без запинки выполнять ваши приказы. Важно, чтобы она не выполняла то, чему вы ее научите, без вашего приказа, по собственной прихоти. Иначе может получиться не польза, а вред.

Старшина молчал с минуту, подыскивая подходящий пример.

— У нас в батальоне был такой хитрюга пес Рыжий. Дрянной пес, правду сказать. Хорошая собака ничего не станет есть без разрешения хозяина. Можешь ей кусок мяса положить поднос, но скажешь «нельзя», она не возьмет. Можешь уйти. Все равно будет сидеть над этим куском мяса. Слюной изойдет, а не тронет.

Ну, Рыжий не таков был. Мог стащить все, что плохо лежит: ломоть хлеба унести у солдата, тем более сахарок. Это, понятное дело, дрессировщик виноват.

Учили Рыжего связной службе, пакеты носить. Ну, прибежит собака на пост, принесет пакет, ей поощрение дают — сухарь, кусочек сушеного мяса.

Рыжий вначале бегал медленно, времени много терял зря. Потом пришла голодная пора, блокада. Кормили собак плохо, они совсем отощали. И Рыжий стал бегать, когда его и не посылают. Прибежит в роту, там думают, какое-то распоряжение прислали с собакой, а у Рыжего ничего нет. Просто тычется мордой в руки солдат, требует угощения.

Что ж вы думаете, несколько раз он своими самовольными приходами настоящую тревогу поднимал. Прибежит без донесения, а в роте думают, у него пакет по дороге отняли, может, в руки врага попал. Пришлось Рыжего из части списать. И ведь не глупый был. Пропал из-за плохого воспитания.

— Ваша правда, товарищ старшина, — тут же вмешивалась в разговор Лиза Самойлович. — Я про одну караульную собаку знаю. С ней целая история вышла. Сколько народу перепугала — ужас! Можно рассказать?

— Что ж, говорите, — согласился Петров, — только покороче.

Но Лизе хотелось передать все подробности.

— Так вот, понимаете, собака эта, Найда, была у одного нашего мальчика, у Саши Фролова. Большая черная овчарка. Постороннему человеку к ней и подойти страшно.

Саша обучал Найду караульной службе. Она охраняла промтоварный магазин в Лесном. Саша приводил туда Найду к концу торговли. Все шли домой, Найда оставалась одна. Товару в ящиках, на прилавках, на витринах на большие тысячи, но беспокоиться нечего — никто не влезет в магазин. Найда не пустит.

И все же вор влез. Он забрался в магазин еще до закрытия. Спрятался в чулане в пустом ящике. В тот день магазин получил большую партию часов. Вот он и решил поживиться.

Представьте себе, никто его не заметил. Кончили торговать, заперли в магазине Найду, навесили снаружи замки, опечатали двери — все как полагается. Пошли спокойные продавцы по домам. А Найда, как осталась одна, стала все обнюхивать и быстро почуяла чужого. Подошла к ящику, скребет лапами крышку, рычит. Вор выскочил и вскарабкался на полку, под самым потолком. Полка, куда залез вор, узкая, не