Азамат на кухне за пиалой с перчёным чаем ковыряет упражнение на первое лицо глаголов.

— Какой-то у тебя странный язык, — говорит. — По законам всё складывается, а в словаре написано, что так не бывает…

— Что, например?

— Да вот, тут слова-исключения. Как это может быть, что нельзя сказать 'я победю'? Что это за пессимизм такой?

Я начинаю смеяться.

— Надо просто как-нибудь в обход сказать, типа 'одержу победу'.

Азамат пожимает плечами.

— Или вот ещё. 'Сосать' — 'сосу', так почему не 'пылесосу', а 'пылесошу'?

— Потому что не 'пылесосать', а 'пылесосить', — хохочу я.

— Странный язык, — Азамат качает головой, глядя, как я угораю. — Но я рад, что тебя повеселил.

— Где тут у тебя завтрак? Или обед… Я готова к принятию пищи, — говорю, отдышавшись.

— На плите суп-пюре… только в большой кастрюле, а в маленькой — это обед Алэка остывает, — Азамат вдруг как-то мрачнеет и добавляет: — Кир отказался помогать его варить.

Я поджимаю губы. В принципе, логично, если он добивается, чтобы мы его вытурили.

— Я говорила с Унгуцем, — сообщаю. Азамат смотрит на меня с надеждой. — Он кое-чего предположил. Всё-таки Кир не думает о тебе так, как сказал. Он просто хотел тебя позлить.

Азамат склоняет голову и не отвечает.

— Послушай, — продолжаю. — Расскажи-ка мне поподробнее, из-за чего у вас вчера начался скандал?

— Да на пустом месте, говорю же, — Азамат нехотя отрывается от экрана. — Он плёлся за мной еле- еле, я его раз подогнал, два подогнал, а он всё сзади тащится. Я сбавил скорость, чтобы с ним поравняться, так он ещё сбавил. Я говорю, у меня нет столько времени, чтобы с твоей скоростью ползти до Жёлтых Камней, а он развернулся — и назад галопом.

Задумчиво киваю. Очень похоже на то, что говорил Унгуц. Азамат снова утыкается в свои упражнения.

Я ем в тишине, потом подкармливаю Алэка молочком. Режим летит к чертям. Муж напряжённо долбит по клавишам, заполняя пропуски в предложениях. Мне больно на него смотреть. Не знаю, как высижу до тех пор, пока удастся поговорить с Киром.

— Пойду прогуляюсь, — говорю.

Азамат кивает, хотя я не уверена, что он меня услышал.

Я надвигаю высокие меховые сапоги, вставляюсь в короткую шубу и выхожу. На улице свежо, небо подёрнуто очень тонкой дымкой облаков, даже солнышко просвечивает. Ветра почти нет. Для прогулки хорошая погода. Я обхожу вокруг дома, проверяю, не торчат ли мамины растения из-под снега — кто-то из сыновей сторожа должен был их укрыть. Некоторое время торчу на берегу, любуясь Долом, прекрасным во все времена года. Потом разворачиваюсь и топаю по самой широкой тропинке просто потому, что она самая широкая. От нашего дома есть три тропы — на запад по берегу, на северо-восток в лес и на север к стояке унгуцев, а оттуда в степь. Вот в ту степь я и ползу без особых идей.

Стойла, построенные в углу стоянки ещё до войны, открыты, лошадей в них нет. Оглядевшись, замечаю двоих серых слева, под крутым склоном. Они щиплют сухую траву, торчащую между камней. Видимо, их выпустили погулять. На горизонте в степи маячит третий, кажется, со всадником. Вот, значит, где Кир гуляет, когда возвращается домой в ночи. А ну-ка…

Я спускаюсь по склону туда, где топчутся серые кони. Один стоит довольно близко, и я его подзываю. В упор не помню, как подзывать муданжских лошадей, да и имён этих скотов я не уловила, поэтому обхожусь универсальным:

— Пс-ст!

Как ни странно, конь поднимает голову и подходит поближе. Склон достаточно крутой, чтобы я смогла залезть на спину лошади сверху, хотя, конечно, корячилась долго. Хорошо хоть вышла в штанах. Однако серая громадина вытерпела мои издевательства без возражений, и я всё-таки уселась верхом. Только теперь вспомнила, что управлять лошадью мне нечем. Мужики как-то их по шее хлопают… Ох нашла я опять приключений на свой главный мыслительный орган!

— Давай-ка потихонечку во-он туда, за Киром, — негромко предлагаю я коню. Помню, что если кричать, они ускоряются. — Только медленно, понимаешь, ме-е-едленно.

Конь некоторое время стоит в задумчивости, но я не помню, каким словом его запустить, так чтобы не сразу в галоп. Наконец он трогает шагом в нужном направлении, и я облегчённо выдыхаю. Растопыриваю пятки, чтобы не дай бог не пришпорить это исполинское существо. Мне за его ушами цели- то не видно.

Однако конь подвозит меня ровнёхонько к Киру. Не знаю, понял ли он мою просьбу или просто пошёл к человеку, который может объяснить доступно, что мне нужно от бедного копытного. Кир смотаться не пытается: сидит верхом, повернувшись ко мне боком и смотрит выжидательно.

— Привет, — говорю осторожно.

— Здравствуйте, — ещё осторожнее отвечает Кир.

А вот бы я ещё знала, как продолжить этот разговор. Ладно, попробуем в лоб.

— Кир, послушай. Если ты добиваешься, чтобы мы вернули тебя в приют, то зря. Мы никогда этого не сделаем.

Он сдвигает брови.

— Почему?

— Потому что за каждым нашим чохом следит вся планета. Все знают о тебе. Ты существуешь для огромного количества людей. Ты не можешь просто исчезнуть, как будто тебя никогда не было.

— А если я не хочу с вами жить?

— Почему не хочешь?

Кир отворачивается и молчит.

— Нет уж, дорогой, — я складываю руки на груди. — Если ты хочешь каких-то изменений, будь добр, объяснись.

Ребёнок пару раз глубоко вдыхает и наконец выдаёт:

— Вы мне не нравитесь. Мне было лучше в приюте.

Он настолько откровенно врёт, что мне даже становится его немножко жалко. Наверное, ему было очень трудно это сказать.

— Чушь, — отмахиваюсь, и его лицо вытягивается. — Если ты хочешь заслужить расположение отца, никогда не ври.

— Я не хочу! Мне не нужно его расположение!

— Ещё как нужно, — возражаю я. — Ты просто отчаялся его получить. А зря. Азамата очень легко обрадовать. Но обидеть — ещё легче.

— Да он вообще сумасшедший! — выкрикивает Кир так истерично, что его конь делает пару шагов назад и трясёт ушами. — Вы слышали, что он сказал?! Он хочет всё бросить и улететь отсюда из-за меня! Я его позорю! Почему он не может просто меня отослать?!

— Кир. Успокойся. У меня от твоих воплей лошадь нервничает. Азамат просто хочет, чтобы тебе было хорошо. Нормальные отцы обычно этого хотят. Он не понимает, почему ты не хочешь с ним общаться. Пойди и объясни ему всё, попробуй договориться.

Кир опускает глаза и закусывает губу.

— Он что, сам не понимает, что я ему не нужен?

— Ты ему очень нужен, — вздыхаю. — А вот быть Императором он никогда не хотел. Люди решили за него, и он не смог отказаться. Ему это тяжело даётся, он так же, как и ты, боится всех разочаровать. Ему гораздо интереснее с тобой кататься на лошадях, чем сидеть во дворце и составлять документы. Не усложняй ему жизнь, Кир, пожалуйста.