стукнула калитка, он встряхнулся от задумчивости и стал торопливо одеваться. Надо было переговорить с отцом до того, как он уйдет на работу.

Они разговаривали на кухне. Мать ушла доить корову, в доме царила дремотная утренняя тишина. Тихон Пантелеевич сидел за кухонным столом и пытливо смотрел на сына. Он быстро справился со своим удивлением, но, видимо, не знал, как теперь себя держать.

— А зачем это тебе надо знать? — спросил он наконец.

— Надо! — отрывисто сказал Володя, и Тихон Пантелеевич только качнул головой, все поняв и смирившись, что большего ему знать не положено.

— Очень желательно установить это поскорее, — повторил Володя. — Но без шума и осторожно.

— Не маленький, — хмыкнул Тихон Пантелеевич, продолжая разглядывать сына с возрастающим уважением. — Разведаем аккуратно. Чапаевскую службу еще не забыли.

— Я тоже так думаю.

Тихон Пантелеевич поразмыслил, потом уверенно сказал:

— Ясное дело, лошадь они брали не в партии.

— А где?

— В колхозной конюшне, ясное дело. В партии всех и лошадей-то шесть голов. А в колхозе под сотню. Уследи попробуй, какая лошадь притомилась, если ежедневно из всей конюшни и половина на работу не выходит. Сбруй не хватает. Да и порядка на конюшне нет. Никто конюхов ладом не контролирует. Заморенную лошадь оставить на день дома конюхам — плевое дело. Никто и не заметит.

— Пожалуй, — согласился Володя и улыбнулся: — Ты вроде бы заранее думал над этим.

— А что, мы дурнее вас, молодых, что ли! — приосанился Тихон Пантелеевич. — Ясное дело, как слух прошел про Николашина, так мужики и давай на свой манер прикидывать что к чему. Я еще тогда подумал: ежели с Николашиным что сделали, так это только наши, а если лошадь брали, то не иначе как на колхозной конюшне.

— Ну, коль так, то давай действуй, — сказал Володя. — Считай это фронтовым заданием. Приеду из Сосногорска — доложишь.

— Ишь ты, молокосос! — весело изумился отец.

9. БУДНИ

На столе перед Новгородским лежали три тоненькие папки. Это было все, что осталось от объемистой стопы личных дел работников геологического управления, над которыми он много и кропотливо работал. Три дела. Три человека. Капитан пристально всматривался в фотографии трех обыкновенных, по всем внешним признакам весьма порядочных людей и гадал: который? Только у этих людей он нашел некоторые неясности в биографиях и перемещениях по службе. Все остальные личные дела были тщательно проверены и отложены в сторону. Люди, которым они принадлежали, были вне всяких подозрений.

Новгородский еще и еще раз пробегал взглядом по документам, всматривался в фотографии и мучительно размышлял.

Пискарев Захар Савельевич. 46 лет. Инженер геолого-производственного отдела. До войны работал в одном из институтов Академии наук, не раз бывал в заграничных командировках. По собственному желанию перешел на рядовую работу в Сосногорское управление. Почему? Зачем? Не совсем ясно.

Лебедев Игорь Серапионович. 48 лет. Старший инженер проектно-сметной группы. Шестнадцать лет подряд работал на одном из сибирских рудников. За три года до войны вдруг сорвался с места и успел поработать во многих промышленных районах страны. Тихвин, Магнитогорск, Запорожье, Никополь, Баку и наконец Сосногорск. Что за резвость? Отчего такая прыть? На третий месяц войны вздумал впервые жениться. Что за метаморфоза произошла с этим холостяком. Не ясно.

Аржанков Иван Аскольдович. 30 лет. Старший инженер производственно-технического отдела. Эвакуировался из Запорожья. В гражданскую войну потерял родителей. Знает только, что родители были крестьянами-бедняками. Больше о них и о своем раннем детстве ничего не помнит. Воспитывался в детдоме. А дату и место рождения указывает совершенно точно. И притом — Аскольдович. Почему его отец крестьянин-бедняк Смоленской губернии и вдруг — Аскольд. Не крестьянское имя. Все это требует уточнения, а Смоленская область оккупирована.

Все возможные запросы Новгородский сделал и теперь напряженно обдумывал свои предстоящие действия. Выбрать верное направление в дальнейшей работе было трудно. Костенко торопил, требовал практических результатов, а их пока не было. Были необходимы дополнительные сведения, ответы на сделанные запросы, нужно было время. Времени же не давали. В Москве, очевидно, расценили сообщение из Сосногорска, как весьма тревожный факт — потому Центр каждодневно интересовался ходом расследования.

Утром полковника посетили Исайкин и академик Беломорцев. Они только что вернулись из столицы, где присутствовали на очень важном совещании в Центральном Комитете партии.

— Проблема обеспечения оборонной промышленности необходимым сырьем рассматривалась в комплексе, — озабоченно рассказывал Исайкин. — Но вопрос о резком увеличении выплавки алюминия был поставлен во главу угла. В правительстве и Центральном Комитете основные надежды возлагают на нашу область. Мы обещали, что все зависящее от производственников будет сделано качественно и в срок... — Секретарь обкома оглянулся на Беломорцева.

Академик нахмурил жидкие брови.

— Геологи и горняки не подведут. Поскольку Медведёвское месторождение уже дало первый сигнал о себе — мы постараемся выявить его по всей площади как можно быстрее. Главное, чтобы Вознякову больше не мешали.

Полковник понял намек. Тоже нахмурился, потянулся за папиросой, взглянул исподлобья на сидевшего в углу Новгородского. Капитан расценил этот взгляд как предложение высказаться.

— За нами дело не станет. Создадим Вознякову условия, — сказал он.

Сказать было нетрудно, а вот сделать... Клюев пока что ничего не нащупал. Стародубцев действует вхолостую. Огнищев... Тот только-только осваивается. Ничего ценного от него еще не получено. Мелочь всякая. Далась ему эта красивая женщина. Добрую четверть часа рассказывал о неудачной любви Мокшина. Мокшин, женщина... А в самом деле, кто она такая? Документы Мокшина безупречны, биография проста. Тридцать лет. Окончил Ленинградский горный институт. Есть люди, которые вместе с ним учились. Звезд с неба не хватал. Работал коллектором, старшим коллектором, участковым геологом. Все время на рядовых должностях, все время в полевых партиях, все время в Приднепровье. Незадолго до войны переведен в Сосногорск, как способный, инициативный работник. Мокшин ясен. А о бывшей его невесте и ее муже ничего не известно. Кто они такие? Огнищеву приказано выяснить все это подробно и сфотографировать женский портрет. Что это даст? Новгородский сам не знал. Оперативная работа превращалась в изнурительные, наполненные поисками, но пока что безрезультатные будни. Будни черновой работы.

Рабочие будни Задориной тоже были нелегкими. Она чувствовала, что следствие заходит в тупик. Строгие установки Сажина сводили работу к простой констатации очевидных фактов. Проанализировав имеющиеся документы, Надя решила открыто изложить начальнику отделения свои соображения.

Сажин встретил ее, как всегда, радушно. Он был утомлен, глухо кашлял, но все же заставил себя заулыбаться и вышел из-за стола.

— Ну, чего новенького, Надежда Сергеевна?

— Вы же сами знаете, что ничего новенького быть не может, — сухо сказала Надя.

— Как это не может быть? — удивился Сажин.

— Очень просто. Я ограничена в своих действиях вашими инструкциями. Ход следствия умышленно направлен по ложному пути. Разве вы этого не понимаете?

Сажин нахмурился, вернулся к столу и грузно опустился на стул.

— Не понимаю. Вас теперь двое. Почти настоящая оперативная группа. Вам и карты в руки. — Он попробовал еще раз улыбнуться.

— Нет, вы все понимаете, Порфирий Николаевич, — настаивала Надя. — Что проку, коль нас стало двое? Стародубцев не сведущ даже в азбучных юридических истинах. Какой из него следователь!

— Учите!

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату