Весело. Но плохо. Хорошо, когда любят. Чтобы хорошая близко. Весело и хорошо. Не надо убивать.
Я вошла и включила свет. В грузовом контейнере не требовалось много света, лампы горели тускло. По углам грудами тяжёлого дыма лежала тьма. Сырой холод пробрал до костей. Ничего, сейчас согреюсь.
Малыш стремительно обежал пространство. Упруго щёлкнули когти, пружинистые суставы распрямились, нукта взвился в воздух и уцепился за какую-то перекладину на потолке. Я подняла глаза вслед ему. Интересно, зачем здесь перекладины? Крепления под висячий груз? Просто рёбра упругости? Выглядят достаточно прочными. Малыш бегал по ним точно огромный чёрный паук. Временами я совсем теряла его из виду в сумраке и ощущала лишь телепатически.
Это чудесное чувство. Чувство самой надёжной защиты в мире. Как будто ты закована в чешуистую непробиваемую броню нукты, изнутри, точно пухом, выстланную его любовью.
— Эй, только без хвоста! — запоздало крикнула я, когда мой дракошка решил проверить стены полости на прочность. Царапина на металле всё же осталась. Нукта певуче взвизгнул — мягкие стены…
В железном брюхе машины что-то дрогнуло и завибрировало. Экраноплан медленно двинулся с места. И сейчас же гораздо ярче стал свет — от ходовой части, что ли, питание?
Я позвала Малыша.
По местному времени было пять тридцать утра. Хотя, наверное, уже пять сорок. Экраноплан стоял у причала со вчерашнего обеда, немногочисленные пассажиры, уезжавшие этим рейсом, спали прямо в нём. Меня не видел никто, кроме пилота.
Питомник я покинула в половину четвёртого.
Я не спросила у Кесумы разрешения взять её машину, но надеюсь, меня простят. «Крысу» я оставила возле муниципалитета. Её знают здесь, как-никак, настолько прокачанные машины даже в Городе нечасто встречаются. Бывший пилот боевого корабля не станет летать на штампованной жестянке. Кесума — уважаемый человек, и машину ей обязательно вернут.
Она заменила все компьютеры «крысы» и сняла завязку на личный генокод. Во времена её молодости такого просто не было. Старушка пользовалась обычным ключом. И оставляла его в бардачке — кого ей было опасаться?
Выходит, меня.
Я надеюсь, меня простят люди, которые были добры ко мне. Но я не могу остаться. Я даже думаю, что будь здесь большой город, шум по ночам, на улицах щиты, где рекламу перебивают последние новости — я бы чувствовала себя иначе. И может быть, смогла не думать о том, что на самом деле происходит сейчас. Думать, что я принесу пользу там, где нахожусь.
Но здесь море, песок, раковины и цветы. Солнце и тишь. А идёт война. От границ Ареала к его Сердцу идёт война, как огонь, пожирающий человеческую плоть.
Слишком мало осталось экстрим-операторов.
Я должна.
Малыш слетел на пол глянцевой молнией. Юная шкура блестела, словно лакированная; у Аджи она тоже блестела поначалу, но к тому времени, когда нас пригласили сниматься в клипе, потускнела. Не столько от возраста, сколько от царапин и выщербин, полученных в боях, — они стягивались, но броня белела и теряла гладкость. Пришлось пользоваться искусственным блеском.
Малыш подошёл ко мне.
Я села на пол. У моего нукты была на редкость умильная манера сидеть — по кошачьи, оборачивая лапы хвостом. Наверняка якшался с кошками. Аджи был знаком с псами и имел привычку хвостом вилять.
«Малыш, — спросила я, — а ты ел кошек когда-нибудь?»
Нет. Одна кошка шипела на него, защищая детей. Большая кошка. Малыш зауважал её.
Нукта транслировал мне образ «большой кошки», и я присвистнула. Местная форма жизни, не кошка никакая, конечно, — уж скорее, ягуар, если сравнивать. Хотя против нукты что она могла бы сделать, бедная мать…
Тьфу. Что за ерунду я несу…
«Малыш. Мы с Кесумой учили тебя драться. Знаешь, зачем?»
Очень красиво, очень весело! Всех победить, защитить хорошую и убить всех — очень хорошо!
«Мы отправляемся на войну, Малыш. Это такое место, где нужно всех убивать».
Зачем?
«Чтобы не убили тебя. Чтобы не убили меня».
Защитить хорошую обязательно. Малыш умрёт, но не отдаст хорошую. Нужно убежать.
«Нет. Мы пойдём прямо туда».
Зачем?
«Иначе война придёт к нам. Везде. И все умрут».
Малыш непонимающе смотрел на меня. Развернул хвост, постучал им по полу. Выпустил когти до предела, до предела втянул. Обошёл меня кругом, шумно обнюхивая. Я протянула руку, намереваясь почесать ему шею, но нукта, сосретодоточенный на каких-то своих переживаниях, закрытых даже от меня, отвёл голову.
Что-то ты думаешь, Малыш…
«Так нужно. Правда».
Малыш ничего не ответил — ни мыслью, ни движением. Чёрная сталь, чёрная смола, лаковый блеск, — скульптура абстракциониста в выставочном зале под тусклым светом. Непроницаемый.
Я ждала.
С тишайшим щелчком опустились заслонки внешних век. Нукта видит ненамного лучше человека и при необходимости может вовсе отказаться от зрения, ему хватит чувства пространства и телепатической эмпатии. Потерянные глаза регенерируются со временем, но лишиться их очень больно и обидно. Помню, Скай страшно разозлился, когда ему вышибли глаз — он по самоуверенности не стал опускать веки. Даже Элен не могла к нему подойти целый час. Тогда случилось человек двадцать лишних жертв, но всё списали на фанатизм сепаратистов, взысканий не было…
На меня смотрело тупое безглазое рыло. Неуязвимая, беспощадная, универсальная машина убийства. Боевой нукта.
Он был готов драться для меня. Для возлюбленной, хорошей, чего бы она ни желала — всегда.
— Спасибо, Малыш, — сказала я. И послала ему мысль: образ, такой яркий и вещественный, какой только я, человек, могла создать.
Образ врага.
Я выдержала полчаса. Полчаса тренировки с полной отдачей. Может, я выдержала бы час, но с отвычки пару раз хрястнулась об малышову броню локтями и довольно сильно обрезалась о плечевое лезвие. Малыш страшно расстроился. Скулил и нарезал круги под потолком у меня над головой, пока я сидела на полу и зализывала царапину. Между ушами шумело, кости слабо ныли. Голова кружилась — тоже совсем немного, но всё вместе было достаточным поводом для стресса.
Конечно, у нас с Малышом не отработано взаимодействие. Мы оба слишком напрягаемся, выполняя какие-то элементы. Малыш тоже порой туго соображает там, где Аджи делал всё, чтобы облегчить мне жизнь. Но факт остаётся фактом: минимальное время непрерывной работы в паре для находящегося в строю оператора — вчетверо больше. Два часа. А на мне биопластиковый контур. Можно представить, как бы я себя чувствовала без него. Полный аут.
Да, у меня по-прежнему хорошая дыхалка, спасибо тренажёрам Макса. Я сумела не располнеть, мускульная сила в норме. Но в бой в таком состоянии всё равно лучше не соваться.
Я не тренировалась с Малышом так, как с Аджи. Язви меня тридцать раз, я не собиралась возвращаться в строй!
Меня взяла злость. И что теперь? Отправляться обратно? Индикарта с данными, идентифицирующими меня как ассистента мастера по работе с биологическим оружием, по-прежнему загнана в браслетник. Я
