Конечно, он знал, какое лечение полагается в его случае: антибиотики и курс процедур. И знал, какие именно процедуры. Но одно дело — быть в роли врача, и совсем другое… спустить штаны и лечь на живот… Он не смог этого сделать.
Его успокаивали, уговаривали, объясняли (они же не знают, что он врач, а он и не скажет теперь, иначе — стыда не оберешься), но всё было напрасно. Он сидел на кушетке, сжавшись, сгорбившись, обхватив себя руками, и смотрел немигающим взглядом на эту самую аппаратуру.
Мысленно он обругал себя последними словами, это же глупо, в самом деле, не может быть, чтобы он боялся… «Это совсем не больно» — уверяли его. «Знаю» — думал он в ответ, приказывал себе и… не мог двинуться с места.
И только когда они сказали, что ему нужно «побеседовать со специалистом»… только тогда он смог заставить себя. Что угодно, только не психиатры! Тот, давний страх, оказался сильнее.
Однако, под конец процедуры — действительно, безболезненной — его трясло, а по щекам катились слезы. Девушки-медсестры ласково успокаивали его… Позор…
Но худшее ждало его в общей палате на четырех человек. К несчастью, раны остальных были легче, по крайней мере — им самим так казалось. И они очень любили поговорить… и отличались чудовищным, совершенно ненормальным любопытством…
Всё это — сочувственные, а то и откровенно жалостливые взгляды, участливые осторожные расспросы — было невозможно, невыносимо мучительно для него, это казалось даже более унизительным, чем само насилие. «Пострадавший», «жертва изнасилования»… Он не хотел быть жертвой. Он — Дин- Хадар, амир… бывший, ладно… Но он один из высших, выдающийся хирург… Он не жертва!
Он ненавидел этот госпиталь, ненавидел «Руку помощи», в том числе и за то, что эта самая помощь была ему необходима…
Все, чего Дани хотелось сейчас — чтобы лечение поскорее закончилось. А потом… Оформят необходимые документы? Очень хорошо. Он даже согласен оставить эту чужую идиотскую фамилию — Айри — лишь бы побыстрее стать дееспособным. Помогут связаться с родными или друзьями? Отлично! На Доминго его ждет суфи Гару. Ждет любимая работа, открытия, победы, слава… Всё это снова у него будет. И новая незнакомая обстановка пойдет на пользу. Он сумеет убедить себя, что просто получил серьезные телесные повреждения, не больше. А потом, когда сделает пластику, уберет все шрамы… Со временем он и вовсе забудет, вычеркнет из жизни это… этот… случай.
Одно только не давало покоя. «А как же Эстэли? Его тоже вычеркнуть?»
…Он даже не удивился, когда на пороге его палаты вновь возникла высоченная фигура. Было бы странно, если бы причина всего этого… всего, что с ним происходило… оставалась в стороне.
Конечно, можно было не идти с ним. Снова отвернуться. И даже больше — попросить не подпускать к нему этого человека. И остаться в палате, где несчастные жертвы делятся друг с другом своими бедами и переживаниями. «Нет!» Дани укорял себя за малодушие, но понимал, что не сможет дальше тут оставаться, не выдержит… Лучше Шоно. В его взгляде Дани заметил желание… Животное, грязное животное! Но вызывать желание — это ведь лучше, намного лучше, чем вызывать жалость.
Так и быть, он пойдет с этим хищником. Потому, что не пойти — это худшая пытка. Всего лишь выбор из двух зол…
Он старался не смотреть на Шоно, который уверенно вел кар. Дани смотрел в окно, на море и солнце. Краски были пронзительно яркими, а воздух таким свежим, что кружилась голова. Ильм показался перед Дани в своем самом нарядном облике, завлекал его, пытался влюбить в себя. «Ничего у тебя не выйдет!» — отвечал ему Дани. — «Все равно — уеду!» но этот чистый, наивный мирок отчего-то не верил ему и никак не хотел сдаваться. Пока Дани шел к дому, ветерок в листве нашептывал, убеждал: «Посмотри! Разве не прекрасно?» «Нет!» — отрезал Дани и вошел в дом.
Шоно сказал, что его зовут Яромир… А какое Дани до этого дело?! Нет, он не хочет есть… Всё, что ему сейчас нужно, — это поскорее остаться в одиночестве. В покое… Моя спальня? Очень хорошо. Что делают в спальне? Правильно, спят. Он будет спать. Пусть его оставят… пусть от него отвяжутся, наконец!
Зачем тут этот мерзкий белый шелк?! Дани почти с ненавистью срывает с кровати белоснежное шелковое белье, стаскивает с себя и швыряет на пол рубашку из тонкого белого шелка — Шоно принес ему эту одежду в госпиталь… не в пижаме же больничной ему было ехать… Но больше он это не наденет! Он ненавидит белый шелк!
Дани забирается на кровать, устраивается поудобнее… насколько возможно… швы… всё ещё не позволяют ему двигаться, как он хочет… Накрывается с головой кусачим теплым пледом…
…Темноту прорезают алые всполохи. Из наползающего на Дани кровавого тумана вдруг вылетает птица со стеклянными глазами и переломанными крыльями… Перья слиплись от запекшейся крови… Птица раскрывает клюв, будто хочет кричать, но из горла её брызжет кровавый фонтан…
Дани кричит, бьется в чьих-то сильных руках… И просыпается. Отталкивает от себя Шоно. Тот молча выходит, но вскоре возвращается с полотенцем, смоченным в каком-то… настое? Пахнет травами… Приятно… Шоно кладет полотенце на лоб Дани. Надо бы выкинуть, но… Пусть… Пусть…
… Шоно возил его в госпиталь на процедуры, после которых Дани неизменно впадал в истеричное и плаксивое состояние. Но в госпитале он пытался, как мог, сохранять самообладание. А этот… Яромир Шоно… он, в отличие от медперсонала,
А по ночам Дани навещал один и тот же кошмар, от которого он с криками метался по постели. И тут же появлялся Яромир, с влажным, пахнущим травами полотенцем и стаканом воды — у Дани в такие моменты пересыхало в горле и нестерпимо хотелось пить. Дани мог так просыпаться несколько раз за ночь. И каждый раз Яромир был наготове, прибегал и хлопотал возле него… Дани с мрачным удовлетворением смотрел в его измученное посеревшее лицо, думал о том, что этот человек уже которую ночь не спит из-за него… И от этого тоже становилось легче.
А однажды Яромир уснул рядом с ним. Положил, как всегда, полотенце, напоил водой, присел на край кровати, дожидаясь, когда Дани успокоится… Потом привалился на бок… и уснул. Дани не стал его будить. В ту ночь его собственный сон был на удивление спокойным. Может, оттого, что самый страшный его кошмар лежал рядом?..
— Забота и терпение, — наставляла его шаида-доктор. — Это — главное, что Вам понадобится. Возможно, даже весьма вероятно, агрессивное поведение, другие неадекватные реакции. И Вы должны быть к этому готовы, Вы же понимаете, после случившегося… Не будьте слишком настойчивы, но, в то же время, не оставляйте его без внимания, не позволяйте ему как-то вредить себе или замыкаться, говорите с ним. Но главное — будьте терпеливы.
…«Терпение и забота. Терпение… Терпение…» — повторял Яромир, подбирая с полу разорванную на куски белую рубашку из тонкого шелка. Постельное белье тоже валялось на полу, но было относительно целым — видимо, порвать его оказалось намного сложнее…
Явным плюсом пока было только то, что златоглазый немного поспал. Благодаря настою из трав, в котором Яромир смачивал полотенце. «Надо будет поблагодарить тетушку Анни». Зато еда, приготовленная бывшей хозяйкой — Яромир всё записал, что можно златоглазому, что нельзя, и передал список тетушке Анни — так и осталась нетронутой. А белье и одежда — вот, пожалуйста, валяются ненужными тряпками. Яромир так долго искал, выбирал… Ладно, фигня! Вот поговорить с ним нужно, это да.
Обреченно вздохнув, Яромир направляется к Дани, который, замотавшись в шерстяной плед, сидит на скамейке возле дома. Смотрит на море… Можно было бы подумать, что любуется, да только взгляд у него неподвижный, неживой какой-то.
— Послушай, — начинает Яромир. И, не дождавшись ровным счетом никакой реакции, продолжает. — Ты… Я… У тебя есть причины меня ненавидеть. И ты, наверное, ненавидишь…
Он повернулся, наконец, к Яромиру… Оттенок кожи из золотистого превратился в нездоровый желтый, волосы потускнели и свалялись… Смотреть больно…
— Ненавижу? — златоглазый приподнимает брови, демонстрируя холодноватое удивление. — Ненавидят равных.
