сказал он.

— Я пойду работать, — твердо заявила мать, когда они вернулись домой.

— Нет! — отрезал отец. — У меня ещё есть здоровые органы, можно продать… Этого хватит на какое- то время…

Мать посмотрела на него с нежностью, потом покачала головой.

— Я пойду работать, — повторила она. — Мы ведь хотим выбраться отсюда, так? Возможно, нам удастся накопить денег на операцию, тогда ты снова будешь здоров, сможешь найти приличную работу — ты ведь ещё молод. И мы заживем, как прежде…

Мать говорила ещё долго, ласково, терпеливо, как с ребенком. И отец, похоже, понимал, что выбора нет, лицо его каменело. Ведь единственная работа, которую может получить женщина на Элпис, — это работа в квартале развлечений.

Агенты из многочисленных увеселительных заведений приходили к ним ещё до переезда. Яромир смотрел на них во все глаза: изящные существа в красивой одежде и с певучими голосами, раньше он видел таких только по телевизору или в журналах. Маме не нравились их визиты, мальчик слышал, как она, провожая странных гостей за порог, просила их больше не приходить. Но они приходили опять. Даже в день переезда. Тогда мама накричала на них, Яромир думал — обидятся или разозлятся, но они лишь рассмеялись глубоким мелодичным смехом.

— Должно быть, Вы вышли замуж по любви, прекрасная шаида? — спросил один из агентов. И продолжил, не дожидаясь ответа, — Я о таком только в книжках читал. Как романтично!

— И как трогательно, — добавил второй. — Но чувства, увы, не обладают надежностью крыши над головой. Вы поймете это, шаида, но в кварталах шестой категории Вам уже не предложат тех условий, что у нас…

… Она могла бы остаться, и даже значительно повысить свой уровень жизни. Женщин на Элпис было в десятки раз меньше, чем мужчин, и, поселись она в развеселом квартале Флорес, материальное благополучие ей было бы гарантировано. Но она не захотела бросить двух своих любимых мужчин — мужа и сына…

… Здешние агенты были не похожи на прежних. Они имели тот же вид, что и местные кварталы Флорес, — яркие, но грязноватые и неухоженные. И каждый из кожи вон лез, чтобы заполучить мать Яромира, они льстили, уговаривали, сулили всяческие блага, расхваливая свои заведения. Ещё бы! В местном Флорес всего-то не более десятка настоящих женщин работало, и то — большинство из них уже в возрасте, да и внешность… Что поделать, алкоголь, наркотики, причем, далеко не лучшего качества, были неотъемлемой частью жизни Флорес, особенно, если учесть, что основными потребителями развлечений в районе шестой категории были разнокалиберные преступники. И экология, опять же, отвратительная… А тут — молодая красивая женщина, только что переехавшая из благополучного района, здоровая, свеженькая, ухоженная. Естественно, держатели заведений наперебой зазывали её к себе, предвкушая наплыв денежных клиентов.

Уже через неделю после суда мать приняла предложение одного из агентов — беловолосого размалеванного типа неопределенного возраста, отец на правах законного мужа подписал контракт. Он не сказал при этом ни слова, лицо у него было всё такое же каменное, неживое… В тот вечер он в первый раз приложился к бутылке, после того, как мать ушла на работу…

Разговаривать отец с тех пор практически перестал. Даже когда мать купила ему новую инвалидную коляску — он и тогда не проронил ни звука, и в лице не изменился. А мать не подала виду, что её это огорчило, она накупила всякой вкусной еды, она была нарочито веселой, снова, обнимая Яромира, говорила о том, что скоро они выберутся отсюда, что отцу сделают операцию, он будет здоров и пойдет работать, что у них опять будет хороший дом, что Яромиру купят много игрушек, что всё будет по-прежнему… Яромир верил, конечно, он верил, как можно не верить маме…

По ночам, когда мать отправлялась работать, а отец — пропивать заработанные ею деньги, Яромиру становилось совсем невмоготу. Он не мог заснуть, он слушал, как ворочается внутри него чудовище из мрака. И в какой-то момент Яромир перестал его бояться. Наоборот, вдвоем с чудовищем — уже не так одиноко.

… Школа в этом районе была всего одна, да и та, как говорили, «паршивого качества и несусветно дорогая». Учеников там было немного — у большинства местных жителей и на еду-то денег не всегда хватало. Однако, когда Яромиру исполнилось семь, мама всё-таки отвела его в школу. Они ведь собирались вернуться обратно, к нормальной жизни…

… Обучающая программа закончила работу. Яромир снял наушники. Мысль о том, что учиться нужно будет каждый день, была для мальчика тоскливой. Яромир рос настоящим непоседой, любил бегать, играть, а тут — надо долго сидеть на одном месте, внимательно слушать, смотреть на экран. Такая скукотища!

— Привет! А ты новенький, да? Давай знакомиться! — раздался тоненький голосок у него над ухом.

Это было так неожиданно, что Яромир сразу вскочил. Ростом мальчишка и до плеча ему не доставал, как, впрочем, и остальные его сверстники в этой школе. Яромир был слишком высоким и крепким для своих лет — наследственность тут сыграла свою роль, но, главным образом, это было действие «ф-про» — физио-программы, — которую оплатили его родители в расчете на то, что мальчик, когда подрастет, займет в компании место отца.

— Ты такой большо-о-о-ой! — глядя на него снизу вверх, восторженно протянул мальчишка. — А меня зовут Тимо. Ты ведь переехал из другого района? А я здесь родился, и нигде больше не был. Расскажешь про твой прежний дом?

Яромир на это только кивал и мычал что-то невразумительное. Ему было неловко. Не из-за того, что Тимо все время тараторил, нет, а потому, что мальчишка явно кокетничал с ним — стрелял круглыми глазками, взмахивал длинными светлыми кудряшками. Яромир и раньше видел что-то подобное, но это были взрослые, и то — родители говорили ему, что так вести себя неприлично. Но Яромиру так хотелось, чтобы у него были друзья, как в той, прежней жизни. Пусть даже такие странные… А Тимо, видя его смущение, осмелел совсем, взял Яромира за руку, стал прижиматься к нему ненароком и не умолкал при этом ни на секунду.

— Я могу показать тебе школу… Здесь есть кое-что интересное… А говорят, твоя мама живет с вами? У тебя, значит, настоящая семья? Здорово, наверное, да? Повезло тебе… В этой школе ни у кого нет настоящей семьи. А моя мама вообще во Флорес живет, и я её даже не вижу…

Что-то нехорошее сейчас было в голосе у Тимо. Яромиру показалось, что мальчишка будто бы обвиняет его в чем-то. Но Тимо тут же сменил тон, снова заулыбался.

— Хочешь, я познакомлю тебя со своими друзьями? Они настоящие крутые парни, они тебе понравятся.

Яромир закивал. Он, правда, не знал, что такое крутые парни, но, наверное, с ними весело.

Они вышли на улицу. Но… Утром Яромир заходил вовсе не здесь. Это был какой-то глухой двор, узкий, темный, жутко воняло мочой и помоями. А ещё там были другие мальчишки, постарше, лет одиннадцати, их было трое, и ухмылки у них были гнусными.

— Эй, мы зачем сюда пришли? — он повернулся к Тимо, но мальчишка, хихикая и кривляясь, подбежал к тому, кто явно был в этой троице главным.

— Я же говорил, что приведу его, — верещал Тимо, при этом он ластился к старшему мальчишке, заглядывал в глаза…

Яромиру противно было на это смотреть. Отец говорил — так ведут себя шлюхи из Флорес. Но ведь мама теперь тоже во Флорес… Значит, и она… так же, как этот Тимо?..

А трое придвинулись ближе, разглядывая его, всё с теми же гнусными улыбками. И никто не отвечал на его вопрос. Яромиру стало страшно.

— Как думаешь, сколько нам Шкраб за него отвалит? — спросил тот, что был справа.

Вожак снова окинул Яромира оценивающим взглядом.

— За такое добро я со старого жадины стольник сдеру, не меньше. Но сначала, — он вплотную придвинулся к Яромиру, — сначала я сам им попользуюсь.

Что они такое говорят? Они ведь шутят, правда?.. Яромир завертелся, всматриваясь в их лица,