— У меня еще здесь дела. Беги, а то поймают!

Уговаривать Андрея не приходится.

Вот-вот сумерки и придет Гарбуза. Скорей бы разжечь костер, костры разжигать Славушка умеет, научился в ночном, тем более что спичек можно не жалеть. Ползут язычки пламени по стволам…

А теперь ходу, ходу!

— Стой!

Сумерки уже обволакивают парк, и Гарбуза на повороте, как черт из-под земли, и с ним с десяток солдат.

— А это что?

Славушка оборачивается… Матушки! Вот это факелы! Такие факелы слепого остановят…

— Вот я тебя и спрашиваю!

Но это уже не Гарбуза. Ротмистр Кияшко, вот кто его спрашивает. Вот кто, оказывается, шел с Гарбузой брать Быстрова!

— Что это там за пожар?

— Я и не видел…

Кияшко заторопился. Славушку тоже поволокли. Перемахнули через реку. Березки горят, как свечки.

Кияшко оглядывает лужайку.

— Гарбуза, здесь?

— Так точно.

— Мазут! Кто поджег?

— Сюда я не ходил, а в аллее видел… — Славушка запнулся.

— Кого? Кого?

Кияшко наклоняется к мальчику, стеклянные глаза контрразведчика выкатились.

— Быстро!

— Кудашкин пробежал с ведрами.

— Какой Кудашкин?

— Тот самый, что указал место, — поторопился Гарбуза.

— Трех человек, быстро, — распоряжается Кияшко. — Обыскать дом, надворные постройки, самого задержать… — Но мальчика Кияшко не собирался отпускать. — Твои прогулки тоже подозрительны. Придем в штаб, я тебе карманы повыверну…

Если Кияшко вздумает обыскать, Славушка пропал, у него на груди копии приказов, тут даже Шишмарев не пожалеет.

— На речку зачем ходил?

— Я не ходил.

— А штаны где намочил?

— Лягушек ловил.

— Каких лягушек?

— Обыкновенных.

— Вивисектор нашелся! Ты из себя идиота не строй!

Солдаты вернулись из Семичастной: Кудашкина дома не оказалось, но во дворе у него обнаружили ведра из-под мазута.

— Найти самого, — приказал Кияшко, держа мальчика за руку, и опять пригрозил: — Я тебя при подполковнике…

Совсем стемнело. Черные тени слетаются по земле. Какая-то парочка шарахнулась в кусты, парочки бродят здесь даже в самое тревожное время.

— Я вам поамурничаю! — пугнул их Кияшко.

Шли в темноте среди зарослей давно отцветшей сирени.

— Стой! — вдруг взвизгивает Кияшко. — Что это?

Он даже выпустил Славушку и ухватился за что-то в воздухе.

— Огня!

Гарбуза засветил спичку.

До чего ж они кстати, милые лягушки!

Ребята наловят, свяжут гирляндой и протянут поперек аллеи. Приятная неожиданность для гуляющих парочек!

Об этой шутке знали все, и все равно всякий раз лобызались с лягушками.

Кияшко лицом коснулся скользкой гирлянды. Оказывается, мальчишка не соврал. Мерзость! Схватил за плечо и закатил такого шлепка, что тот полетел в куст.

— Похулигань у меня еще!

И вдруг Славушка чувствует, как чья-то сильная рука поднимает его, а другая слегка прикрывает ему рот.

— Тихо, тихо, — слышит он шепот…

— Степан Кузьмич?!

— Тише!

Ушли солдаты. Хрустнули сучья под ногами спугнутой парочки. Залаяли вдалеке собаки.

— Теперь пойдем.

Сквозь заросли сирени услышали чьи-то голоса… Подошли к дому Введенского.

Андрей Модестович не пользуется большим доверием Славушки, хотя мальчик и подобрел к нему после того, как тот приютил Бобку.

Сын местного благочинного, он еще до войны кончил в Киеве Коммерческий институт, где-то скитался, служил и вдруг, после смерти отца, неожиданно вернулся в родные места.

Жил он в Успенском анахоретом, у него лишь одна страсть — охота, однако, Ивану Фомичу удалось сманить его преподавать географию.

Но и в школе держится особняком, покончит с уроками — и тут же в степь стрелять дроф…

Быстров поднялся на крыльцо так, точно бывал здесь не один раз.

— Куда вы?

Весь дом во тьме, лишь на одном окне светится лампа.

Кто-то опасливо приотворил оконную раму.

— Вы-с, Степан Кузьмич?

Андрей Модестович! Оказывается, этот нелюдим как-то связан с Быстровым!

В столовой у него беспорядок, на столе немытая посуда, все в пыли.

Быстров обращается к Славушке, точно ничего не случилось:

— Докладывай.

— Вот приказы. Вчерашние…

Славушка с облегчением вытаскивает из-за пазухи бумаги.

— С чего это они устроили засаду?

— Кудашкин донес.

— Какой? Захар?

Славушка рассказывает о ведрах.

— Могут расстрелять, — мельком замечает Быстров. — Все?

— Нет.

Славушка рассказывает о депеше, о совещании, о том, что удалось услышать…

— Погоди, погоди… Трудно тебя понять…

Быстров задумывается. Мальчик плохо разбирается в военной обстановке. Орел. Курск… При последней встрече с Шабуниным в обветшалой щелястой риге в Дроскове Афанасий Петрович обмолвился между прочим и о том, что дальновидные деникинские генералы поговаривают об организованном отступлении. Ходит, мол, такой слух…

— Что ж, ждем-пождем, парень, — напутствовал Быстров мальчика. — Сиди покудова дома. Начнут белые выступать из Успенского, я буду поблизости. Может, даже у Волковых. Узнаешь что, постарайся