не на кого даже подумать.

Франя замотала головой.

— Нет, нет…

— Что — нет?

— Я его не могу назвать.

— Франя!

— Я его никогда не назову!

Слава начал сердиться.

— Не веди себя как круглая дура! В конце концов я секретарь комитета, я твой руководитель, я обязан тебе помочь. Я не из пустого любопытства спрашиваю, я реально могу помочь.

Франя опять отрицательно замотала головой.

— Нет.

— Что — нет?

— Ты мне не поможешь.

Слава обиделся:

— То есть как это не помогу?

Франя наклонила голову.

— Ты не можешь.

Слава возмутился:

— Да мы его в порядке комсомольской дисциплины… — «Впрочем, что это я? А если он не комсомолец? Да нет, не может быть!» — А если не комсомолец, все равно обяжем. Знаешь, что такое сила общественного мнения?

Франя горько улыбнулась.

— Заставите любить в порядке комсомольской дисциплины?

Слава придвинул стул, сел прямо против Франи, взял ее руки в свои, ему жалко ее, ей надо помочь…

А Франя молчала. Слава поглаживал ее руки, а Франя молчала и только изредка всхлипывала. Должно быть, было уже очень поздно, из-за окна не доносилось никаких звуков, лишь слабый ветерок шелестел в деревьях, да откуда-то, из яблоневого сада, из какой-нибудь низинки в саду, доносилось кваканье лягушек.

— Назови имя своего обидчика, — продолжал уговаривать Слава. — Все будет хорошо, обяжем его на тебе жениться, у твоего ребенка будет отец. А если станет артачиться, знаешь, что мы с ним сделаем?

— Ах, ничего ты не сделаешь, — уныло сказала Франя. — Не можешь ты с ним ничего сделать, да я и не хочу…

— Хорошо, я не буду поднимать шума, — сказал Слава. — Но можешь ты мне его назвать?

— Бесполезно, — сердито произнесла Франя, обрывая разговор, который сама же затеяла. — Бесполезно называть. Он женат, у него есть ребенок, и он ничего мне не обещал. Лучше поскорее его забыть и думать только о себе.

— Но как же ты могла… — Это был даже не упрек, Слава действительно недоумевал, как могла Франя совершить такой опрометчивый шаг. — Что тебя толкнуло…

— Ты и толкнул!

— По-моему, сейчас не до шуток.

— А я не шучу… — Франя говорила вполне серьезно, она выплакалась, и теперь, похоже, была даже недовольна тем, что разоткровенничалась. — Кто мне говорил: сделай доклад, сделай доклад…

— При чем тут доклад?

— Вот я и сделала! «Сердечный союз двух членов общества…» — передразнила она не то самое себя, не то Славу. — «В свободном обществе матери не будут воспитывать своих детей…» — Розовым кулачком ударила себя в грудь. — А куда я с ним денусь? Вы сами будете коситься, что я без мужа нагуляла ребенка.

«Действительно, что она будет делать с ребенком?» — подумал Слава. Еще одна жертва этого Коллонтая! Жертва легковесных, наскоро написанных брошюр о любви. Впрочем, автор пресловутой брошюры о семье, кажется, женщина. Тем хуже, если женщина способна так легкомысленно высказываться о семье. Слава понимает отчаяние Франи, ребенок ей действительно ни к чему. А что ей делать? Что делать ее товарищам по укомолу? Усыновить всем коллективом и воспитывать сообща? Он слыхал, что в гражданскую войну красноармейцы воспитывали в своих частях сирот. Славные из них получались барабанщики! Но не может же он так, с бухты-барахты, сказать Фране, что ее ребенок будет у них вроде как бы сын полка. А если, не приведи бог, родится девочка? Вот они, реальные последствия диспута…

— Ну я пойду, — уныло сказала Франя. — Ты извини, у тебя доклад, а я к тебе со всякими пустяками.

Хороши пустяки, подумал Слава. Всем им, и Фране в первую очередь, не обобраться хлопот. Д-да, теория и практика. Он думал о Фране, а на ум опять пришла Даша Чевырева. Что бы все они делали, если бы она согласилась на свободный союз мужчины и женщины? Стеной стали бы на защиту Даши, но вряд ли спасли бы ее от пересудов, а может быть, и от чего похуже.

— Не расстраивайся, — сказал Слава. — Как-нибудь я тебе да помогу.

— Ну как ты поможешь? — сказала Франя. — У меня безвыходное положение.

— Я посоветуюсь с Шабуниным, — пообещал Слава. — Афанасий Петрович подскажет.

— Да ты что! — воскликнула Франя. — Ни в коем случае! Он сразу же выгонит меня из комсомола. Ты обещал…

— Не хочешь, как хочешь, — успокоил ее Слава. — Иди отдыхай, что-нибудь придумаем…

Таблицы, тезисы, списки…

Слава совсем закрутился, впрочем, как и остальные работники укомола, разговаривал с Франей в течение дня несколько раз, но все о комсомольских делах, о том, что терзало Франю, вспомнил лишь к вечеру.

Все-таки открыться больше некому, как Шабунину. Слава спустился вниз, заглянул к нему в кабинет. У Шабунина сидели посетители. Спустился через полчаса — посетители. Спустился еще раз — опять посетители. Досада! В третий раз хотел закрыть дверь, но Шабунин сам окликнул:

— Заходи, заходи, вижу! Как там конференция? Написал доклад?

Слава вошел бочком, не хотел надоедать.

— Вы уж извините меня, — обратился Шабунин к двум понурым посетителям, вызывал их, должно быть, для разноса. — После договорим, а пока усвойте то, что вам сказано. Юноша этот ко мне уже третий раз приходит, а у него конференция — дело серьезное, нам тоже есть о чем поговорить.

Слава остался с Шабуниным наедине.

— Доклад написал?

— Написал.

— О людях, о людях побольше. Цифры цифрами, но покажи людей. Примеры. Хорошие. И плохие. Посоветуйся с Кузнецовым. На просвещение, на просвещение делай упор…

— Да я, Афанасий Петрович…

— Новых людей надо ввести в комитет. Прикидывали — кого? Я бы хотел заранее знать, на ком вы остановите выбор.

— Да я, Афанасий Петрович…

— Не суетись. Ты — руководитель. Солиднее держись, ты уже не мальчик…

— У меня к вам особое дело, Афанасий Петрович…

— Что еще?

— Да с Франей, Афанасий Петрович, с Вержбловской. Авария.

— Какая еще там авария? Она, кажется, неплохо работает?

— Работает она честно…

— Так чего с ней стряслось?

— Вот то-то, что стряслось… — Слава рассказал Шабунину о признании Франи. — Прямо ума не