Подошли отцы этих парней, молча встали напротив Быстрова.

— Ну а дальше что? — хрипло спросил Быстров, сглатывая слюну.

— А дальше мы тебя судить будем, собака! — крикнул Выжлецов. — Ты нас, а мы тебя!

Степан Кузьмич всегда был не трусливого десятка, а кулаков этих не боялся совсем.

— Это вы-то судьи? — насмешливо произнес он.

— А кто ж мы, по-твоему? — заносчиво спросил Выжлецов.

— Гниды вы, вот вы кто. Я с вами и говорить-то считаю ниже своего достоинства.

Один из парней кинулся к Быстрову.

— Толька, прочь! — осадил Выжлецов. — Ты у меня не самоуправничай, не давай воли рукам, пусть все идет по закону… — Он оборотился к Жильцову. — Судить будем, Василий Созонтович, или как?

Тот промолчал, и Выжлецов опять обратился к Быстрову.

— Так слушай же, предаем мы тебя нашему мужицкому суду.

Он и впрямь затеял игру в суд.

— Василий Созонтыч, выскажись, что у тебя отнял Быстров?

— Двух коней реквизировал, это еще до Деникина, а опосля хлеб.

— Сколько? — спросил Выжлецов.

— Одиножды сто пудов из амбара, а двести пудов в риге откопал.

— А у тебя, Парфен Иваныч?

— А у меня овец на мясо забрал, в город отправил.

Выжлецов понуждал высказаться каждого, кто находился в роще, и у каждого нашлось, что поставить Быстрову в вину.

Выступил и Выжлецов, припомнил Степану Кузьмичу и ружья, и пулемет, отобранные в одну из туманных ночей в Козловке, и муку, вывезенную на станцию в счет гарнцевого сбора…

Все эти люди были обижены на Советскую власть, и за все обиды отвечать сегодня приходилось Быстрову.

Выжлецов высказался и развел руками.

— Что можете сказать в свое оправдание, гражданин Быстров?

— А только то, что жалею сейчас, — сказал Быстров, — что не арестовал тебя в ту ночь, когда отбирал оружие, тебя судить надо было, а я пожалел тебя, прохвост ты эдакий!

— На ваши оскорбления отвечать не нахожу нужным, — с достоинством ответил Выжлецов. — Мы здесь не какие-нибудь бандиты…

Выжлецов повернулся к соучастникам.

— Что ж, мужики, какое будет ваше постановление? — И сам ответил: — А постановление будет такое: за разорение крестьянства предать Быстрова Степана Кузьмича смертной казни через повешение. — Он посмотрел в глаза каждому из судей. — Как, мужики, возражениев нет? — И опять сам ответил: — Нет. — Поманил рукой двух парней. — Толька и ты, Ваня, заберитесь вон на тот дуб, завяжите петлю и перекиньте через тот сук.

— Гражданин Быстров, последнее желание у вас будет?

— Будет, — сказал Быстров. — Дай напоследок закурить.

— Это мы можем, — согласился Выжлецов. — Подайте-ка мне кисет…

Ему подали кисет, он аккуратно свернул козью ножку, послюнил, насыпал махорки и поднес цигарку к губам Быстрова.

Но Быстров вдруг отрицательно мотнул головой.

— Нет, не хочу, — сказал он. — Не хочу табаку из твоих поганых рук…

Он бешеными глазами посмотрел на своего палача.

— Вешай! — закричал он. — Вешай, мать твою, все равно не уйти тебе от наших пролетарских рук!

— Мужики, мужики, сюда, — скомандовал Выжлецов и всех до одного заставил подойти и взяться за конец веревки — страховался на всякий случай. — Ну, Степан Кузьмич, извини…

Никто не знал, кто тянул веревку, получалось, тянули все.

Постояли с полчаса возле Быстрова.

— Теперь расходись, — приказал Выжлецов. — А кто проговорится — вздернем на том же суку.

Ураган шел ровной иноходью, солнышко холодно сияло над головой, слепило белизной снежное поле, а рядом сидел убийца Быстрова, и Слава ничего не мог с ним сделать.

— Вы палач.

— Водиться с палачами — не торговать калачами, — загадочно отозвался Выжлецов. — Кому негодный, а кому годный, все люди живут по одному закону, и кому-то надо воздавать им по заслугам.

— Как же вы не боитесь? — спросил Слава. — Вернусь, сразу сообщу о вашем преступлении.

— А ничего у вас не получится, — уверенно сказал Выжлецов.

— Почему?

— Никто не поверит, а и поверит, так ничего не доказать. Лови ветер в поле, ничего я вам не говорил, мало ли что придумали вы по злобе. А впрочем, могу себя еще верней обезопасить.

— Это как же? — насмешливо спросил Слава.

— Да по тебе веревка тоже давно плачет, — зло сказал Выжлецов. — Крысенок обязательно крысой вырастет, отправлю тебя туда же, куда учителя твоего отправили, и вся недолга.

Слава попытался придать своему лицу беспечное выражение, но в сердце у него затрепетал мерзкий холодный комок.

— В Малоархангельске знают, куда я поехал, будут искать, придется висеть еще кому-нибудь, кроме меня, — сказал он как можно равнодушнее. — Так что бросьте свои штучки.

— А ну, вылезай! — истерически взвизгнул Выжлецов. — Какие там штучки! Будешь до весны в сугробе валяться, покуда собаки не найдут!

— Иди к черту, — сказал Слава, чувствуя себя совершенно беспомощным.

— А ты вроде своего Быстрова, не из трусливых, — с уважением сказал Выжлецов. — Даю тебе еще полчаса жизни, проедем Черногрязку, тогда…

Но в деревне Выжлецов соскочил с ползунков.

— Так я ж шутю! — выкрикнул он с напускным весельем. — Езжай себе с богом, спасибо за компанию, мне отседова домой…

Слава дернул вожжами, Ураган перешел на рысь, оглядываться не хотелось, у Славы не было уверенности, что Выжлецов не выстрелит ему в спину.

Ползунки миновали колодец посреди деревни, теперь вправо на Успенское…

Слава оглянулся.

Пусто. В отдалении стоят двое ребятишек, а Выжлецова след простыл, растаял, растворился в слепящей белизне солнечного морозного дня.

В Малоархангельске прежде всего следовало сдать коня, Слава завернул на конный двор и, не заходя в укомол, отправился к Шабунину.

— К нему нельзя, пишет, — сказал Селиверстов.

— Но у меня совершенно, совершенно безотлагательное дело…

— У всех безотлагательное, — проворчал Селиверстов и сжалился: — Ладно уж, иди.

Шабунин, как и было сказано, писал, но тут же оторвался от бумаг.

— Как съездил?

— Хорошо.

Впрочем, что хорошего было в этой поездке?…

— Ничего не поделаешь. Всем нам приходится терять близких людей. Важно уметь расстаться с тем, что когда-то жило, радовало, светило, а потом отжило, превратилось в обузу, стало затемнять свет. Закон развития. Приходится иногда оглядываться, однако оглядываться оглядывайся, а больше смотри вперед. Прошлое может послать пулю в спину, но если далеко ушел вперед, пуля не достигнет цели. Быстров для тебя вчерашний день. В нем было много хорошего, но — вчерашний. А впереди новые дни, много дней борьбы и света, которые тоже станут когда-нибудь вчерашними…

В общем-то — слова, но слова эти успокаивали Славу, ставили все на свое место.