тягостно…

— Ты забываешь о своем долге!

Кто это?

Перед ним стоит Никита Ушаков.

— О каком таком долге?

— Подавать всем пример…

— Да в чем дело?

— Секретарь укомола ворует яблоки!

— Ты в уме?

— Я-то в уме, а ты свой растерял!

— Иди-ка ты…

То, что Слава принял за палку, угрожающе нацелилось в него.

— Перестань безобразничать с ружьем! — крикнул Слава. — Тоже мне собственник!

— А я требую, чтобы ты немедленно убрался из сада!

— И не подумаю!

— Тогда я буду стрелять!

— Ну, посуди сам, завполитпросветом укомола стреляет в своего секретаря?

— В данный момент я не завполитпросветом.

— А кто же ты?

— Арендатор!

— Это ты арендатор?

— Да, арендатор, член садовой артели, совладелец сада.

— Ты владелец сада?

Ушаков смутился.

— Ну, не сада, а урожая. Совладелец урожая.

Слава засмеялся:

— Ох, Никита, Никита! Ну что нам с тобой делать? Собираешься торговать яблоками, грозишь убийством…

— Иди к черту! — завопил Ушаков. — Оно у меня не заряжено! Но все равно я заставлю тебя уйти…

Слава нисколько не сердился на Ушакова, даже любил его, звонкоголосый Ушаков только делал вид, что всерьез охраняет сад, а на самом деле всем мальчишкам позволял воровать яблоки, бедность заставляла кричать, он рассчитывал после продажи урожая поправить свои дела и отремонтировать дом матери.

Странный человек Никита! Удивительно правдив, ради идеалов, о которых он говорит, не пожалеет жизни, в этом уверен не один Слава, а с другой стороны — крохобор, хватается за каждый мизерный приработок, не успеет получить паек, сразу же уносит домой…

Товарищи смотрели на его странности сквозь пальцы, но когда-нибудь должен же прийти им конец! Теперь такой повод появился, потому-то Слава и выбрал для своих раздумий сад, охраняемый Ушаковым, впрочем, сад тоже один из поводов для решительного разговора.

В кармане у Славы полученное накануне письмо — увы, анонимное, — в котором неоднократно повторялись «доколе», «до каких пор» и «сколько можно», обращенные в адрес Ушакова.

Письмо принесла Франя, оно было адресовано «Укому РКСМ» — ее обязанность отвечать на письма, однако, уяснив его важность, она тотчас пошла к Ознобишину.

— Дождались! — с сердцем воскликнула Франя, и Слава согласился, что «дождались».

Некий доброжелатель, отдавая должное работе Ушакова на ниве политического просвещения, недоумевал, как можно совмещать эту работу «со всякими нечестными», так значилось в письме, «заработками»: Ушаков «состоит в артели, снимающей фруктовый сад с целью выгодной продажи урожая», Ушаков «за вознаграждение обслуживает зажиточных хозяев в своей деревне» и, наконец, «получает плату за участие в церковном хоре»; в заключение неизвестный адресат спрашивал: «Совместимы ли эти проступки с высоким званием комсомольца?»

Теперь, после анонимки, нельзя было мириться с участием Ушакова в аренде сада, а разоблачение других проступков предвещало явный скандал.

— Что делать? — задали себе один и тот же вопрос и Ознобишин и Железнов.

Договорились обсудить анонимку на ближайшем заседании комитета.

— А не лучше ли, — предложил Железнов, — посоветоваться сперва с Афанасием Петровичем?

К Шабунину Слава и отправился с анонимкой.

— Почитайте…

— Ну а сами-то вы верите Ушакову? — неожиданно спросил Шабунин.

Это был ответственный вопрос, решалась не только судьба Ушакова, но и определялось отношение Ознобишина к людям.

Слава с надеждой посмотрел в глаза Шабунину.

— Я-то верю…

Шабунин слегка улыбнулся.

— В таком случае вместе с Ушаковым проверь обвинения по всем пунктам и только тогда уже выходи на комитет.

Шабунин и побудил Славу размышлять о своем комсомольском долге, и в укомоле, и дома, и в саду…

— Ты уйдешь? — спросил Ушаков дрожащим голосом. — Я тебя честью прошу!

— Отвяжись! — рассердился Слава. — Нужны мне твои яблоки!

— Пойми ты, — взмолился Ушаков. — Сегодня мой черед сторожить. Зайдет кто из артели, увидит тебя, подумают, что я или на сторону продаю, или товарищей угощаю.

— Ну и пусть!

— Выгонят меня из артели!

— Черт с ней, с твоей артелью! — огрызнулся Слава. — На вот, читай! — И протянул злополучное письмо.

Слышно было, как стукнулось о землю упавшее яблоко.

— Это правда? — жестко спросил Слава.

— Сам знаешь, что правда, — отвечал Ушаков и вдруг задумался. — А впрочем, что именно?

— Ну об артели я знаю, — сказал Слава. — А вот насчет хора и на кого это ты работаешь у себя в деревне?

— В хоре я действительно пою, — признал Ушаков, — а в деревне вскопал огороды двум хозяевам.

Слава не понимал: умный, интеллигентный, может быть, самый интеллигентный юноша в Малоархангельске — и гонится за каждой копейкой!

— Ну на что тебе деньги? Ты же получаешь жалованье…

Ушаков насупился.

— На дом.

— Какой дом?

— Надо поставить дом.

— Так уж не терпится стать собственником?

— Ладно, пойдем!

— Куда?

— Ко мне.

Хотя жил Ушаков в двух верстах от города, никто у него не бывал, ходить к нему было незачем, все дни он проводил в городе, в укомоле, а выпадало свободное время, тратил его на свои проклятые приработки.

— Подожди, — попросил Ушаков…

Скрылся меж деревьев. Слава догадался — побежал звать сменщика. Вернулся в сопровождении какого-то малоархангельского мещанина, пожилого, угрюмого, в черном картузе и потрепанном пиджаке.