Старая Монтагю-стрит — это маленький грязный кусочек владений Джека-потрошителя в Уайтчэпел. Темные бакалейные лавки, непременные бочки с селедкой, магазин, где продается птица для еврейских праздников, ювелирные магазинчики. Развалины. Трущобы. Тут и там разбросаны свежевыкрашенные лавки с арабской вязью на вывесках — свидетельство новой волны обездоленных иммигрантов, наводняющих гетто. Три темнокожих малыша ездят кругами, быстро крутя педали старых велосипедов… За жилыми домами — снова магазины. В окне типографии — засиженные мухами образцы визитных карточек. Буквы полиняли и приобрели бледно-пастельный цвет, а сами карточки пересохли и висят на свету с закрученными углами. Велосипеды оставили на тонком снежном покрове замысловатые следы.

Дети наблюдали, как я вошел в типографию. Дверь перекосилась и открывалась с трудом. Над моей головой забренчал колокольчик, с которого посыпалась пыль. В маленькой передней стоял старый прилавок со стеклянной крышкой. Под стеклом — образцы различных материалов и деловых визитных карточек. На полке пылились пачки бумаги, всякая канцелярская мелочь, объявление, гласившее: «Мы принимаем заказы на штампы», и засаленный каталог.

Когда смолкли отзвуки колокольчика, из задней комнаты донесся женский голос:

— Это вы звонили по телефону?

— Да, я.

— Поднимайся, милок…

Затем очень громко и отнюдь не так любезно женщина крикнула:

— Он здесь, Санни.

Я обошел прилавок и поднялся по узкой лестнице.

Сквозь грязные окна задней комнаты я увидел двор, заваленный сломанными велосипедами и ржавыми ваннами, припудренными снегом. Комната показалась мне несоразмерно маленькой. Я попал в дом, построенный для гномов.

Санни Сонтаг работал наверху. Его комната казалась чище других, хотя хлама в ней было еще больше. Значительную ее часть занимал стол с белой пластмассовой столешницей, на котором стояли банки из-под джема с пуансонами, иглами и ракелями, гравировальными инструментами с деревянными ручками размером с ладонь и два блестящих оселка для работы с маслом. Вдоль стен располагались пронумерованные коричневые картонные коробки.

— Мистер Джолли, — сказал Санни Сонтаг, протянув мягкую белую руку, пожатие которой оказалось неожиданно сильным, как тиски. Я познакомился с Санни, когда он подделал для меня паспорт Министерства общественных работ на имя Питера Джолли. С тех пор, глубоко веря в собственное рукоделие, бывшее смыслом его жизни, он всегда звал меня «мистер Джолли».

Санни Сонтаг был неопрятным мужчиной среднего роста. Он носил черный костюм, черный галстук и черную шляпу с загнутыми полями. Шляпу он, по-моему, не снимал никогда. Под распахнутой курткой — серый кардиган ручной вязки со спущенной петлей. Когда он поднялся и подтянул кардиган, я увидел, что тот распустился еще больше.

— Привет, Санни, — сказал я. — Извини за поспешность.

— Ничего. Постоянный клиент заслуживает особого внимания.

— Мне нужен паспорт, — сказал я. — Для поездки в Финляндию.

Он напомнил хомяка в деловом костюме, когда, подняв подбородок и сморщив нос, пару раз повторил слово «Финляндия». Раздумывая, он бормотал: «Скандинавский паспорт нельзя — слишком легко проверить регистрацию. Нельзя и паспорт страны, в которой требуется виза на въезд в Финляндию, потому что у меня нет времени сделать вам визу». Быстрым движением он пригладил усы. «Западная Германия… нет…» Бормоча и морщась, он осматривал свои полки, пока не нашел большую картонную коробку. Локтем освободил место на столе и вытряхнул все ее содержимое. Это оказались несколько дюжин старых паспортов. Некоторые из них были разорваны, были паспорта с отрезанными углами, а от некоторых вообще остались разрозненные страницы, перехваченные резинкой.

— Этот хлам — для «раскурочивания», — объяснил Санни. — Я вынимаю из них страницы с нужными визами и подлечиваю их. Но это для дешевых подделок, для вас они не годятся. А вот где-то здесь у меня была прекрасная маленькая Республика Ирландия. Если вам понравится, то через пару часов все будет готово.

Он быстро просмотрел искалеченные документы и извлек ирландский паспорт. Я протянул ему три бледные фотографии. Санни внимательно рассмотрел их, достал из кармана записную книжку, поднес к глазам и прочитал микроскопическую запись.

— Демпси или Броуди, — сказал он. — Что вам больше нравится?

— Мне все равно.

Он опять подтянул кардиган, из которого вылезла длинная шерстяная нитка. Санни быстро намотал ее на палец и оборвал.

— Тогда пусть будет Демпси. Мне больше нравится эта фамилия. Как насчет Лайама Демпси?

— Просто великолепно!

— Я бы не стал говорить с ирландским акцентом, мистер Джолли, — укоризненно сказал Санни. — Он очень труден, ирландский акцент.

— Я пошутил, — улыбнулся я. — Человек с таким именем, как Лайам Демпси, и театральным ирландским акцентом получит все, что ему положено.

— Вот это правильно, мистер Джолли, — одобрил Санни.

Я заставил его повторить это имя несколько раз. Он хорошо разбирался в именах, а мне не хотелось бы перевирать собственную фамилию. Я встал к мерной линейке у стены, и Санни записал мой рост: 5 футов и 11 дюймов. Потом приметы — голубые глаза, шатен, смуглый цвет лица, видимых шрамов нет.

— Место рождения? — спросил Санни.

— Кинсейл?

Санни громко засопел, выражая несогласие.

— Никогда. Такое маленькое местечко… Слишком опасно. — Он втянул воздух через сжатые зубы. — Фиаско, — сказал с жалостью.

Я немного поторговался, но потом согласился.

— Ладно. Фиаско, — сказал я.

Он прошелся вокруг стола, неодобрительно хмыкая и приговаривая:

— Слишком опасно — Кинсейл, — как будто я пытался перехитрить его.

Подвинув к себе ирландский паспорт, он завернул манжеты рубашки поверх рукавов куртки, вставил в глаз стеклышко, каким пользуются часовщики, и стал внимательно разглядывать строчки документа. Затем поднялся и уставился на меня, как бы сравнивая со своим впечатлением.

Я спросил:

— Ты веришь в перевоплощение, Санни?

Он вытер губы и улыбнулся мне, словно видел впервые в жизни. Может, так оно и было, может, он был достаточно осторожен, чтобы не видеть и не запоминать своих клиентов.

— Мистер Джолли, — сказал он, — моя профессия заставляет меня встречаться с разными людьми. С теми, к кому мир был жесток, и с теми, кто сам был жесток к миру. Поверьте, они редко оказывались одними и теми же людьми. Но никому не дано сбежать от судьбы, разве что после смерти… Писатель Антон Чехов говорит нам: «Когда человек появляется на свет, он может выбрать одну из трех дорог. Других нет. Если он